— Так откуда икона? — внимательно смотря на пришедшее трио, еще раз вопросил я. — Бабка оставила, или из храма уведена?

— Ты что, батя, обижаешь, моя икона — ответствовал самый «интеллигентный» коробейник. — Точно, старуха оставила. Наследство. Вот уезжаем в Россию с собой забирать не хотим, пусть на Родине останется.

Такого пафоса я даже не ожидал, хотя оно и действительно, если уезжают, то с такой иконой на таможне проблемы обязательно возникнут.

— Так берешь икону? — настойчиво и вопросительно требовал «хозяин», — Гляди, красивая какая. Семнадцатый век.

— Семнадцатый точно, — возразил я, — только вот не век, а год. Именно 1917 или около того.

— Да ты что! Цену сбить решил? — чуть ли не завопил хозяин. — Да нам за нее в Луганске знаешь сколько забашляют? Не семнадцатый, смотри-ка, спец нашелся. Она моей бабке от ее прабабки осталась, а той тоже с древности…

Возмутительным междометиям с пропуском придыхательных начал всем известных выражений, казалось, не будет конца и мои попытки объяснить, что икона никак не может быть века XVII, так как преподобный вообще-то жил в XIX, а канонизирован лишь сто лет назад, не принимались даже на слух.

— Так берешь икону? — оборвал возмущающегося поповской несправедливостью напарника другой продавец.

— Это икона храмовая и дорогая, мне посоветоваться надо.

— Дорогая, и я ж об том же, — тут же поддакнул «хозяин». — Триста лет иконе.

Объяснять еще раз, что иконе преподобного старца лет сто от роду я больше не стал.

— Сколько хотите?

— Тысячу долларов, — вполголоса выдал продавец и икнул утверждающе.

— Нет, братцы, таких денег у нас нет, да и стоит она вполовину меньше.

Тут я говорил со знанием дела, так как не столь давно приискивал для храма икону подобного вида и цены раритетов знал.

Спор мог затянуться до бесконечности, поэтому, чтобы не устраивать бесполезных и никому не нужных торгов я стал заворачивать икону в полотенце, всем своим видом показывая, что отказываюсь брать.

— Езжайте в область, в антикварный магазин и там продавайте.

Коробейники переглянулись.

— Деньги сейчас отдашь?

— Отдам половину, — заявил я. — Остальные — через недельку, когда подсобираем на приходе, да и проверю я иконку, вдруг ворованная.

На «ворованная» продавцы никак не среагировали, но стали требовать полного расчета.

Деньги, конечно, бы я нашел, тем более, что собирались мы на храм икону приобрести, но что-то мне мешало взять вот просто так и забрать преподобного старца. Нужно было время. Подумать и помолиться.

Согбенный, опирающийся на клюку старец Серафим, как-то грустно смотрел с лесной опушки и в его взгляде грусть, соединялась с тревогой.

— Значит так, братия, — решил я окончательно, — половину денег я сейчас же отдам, а вторую после Вознесения, то есть через пять дней. Устраивает — забираю, нет — везите в антикварный.

Коробейники помялись и согласились.

Не спалось толком в эту ночь. Несколько раз подходил к столику, где стояла икона. Старец из своего далеко тревожно вглядывался в день сегодняшний и, как мне показалось, чего-то ждал.

Не напрасно было его ожидание и мое беспокойство. Солнце толком еще не успело взойти, как раздался настойчивый и многоразовый, «аварийный» звонок в дверь.