Эту-то атмосферу, блатную, ядовитую, как губкой впитывал в себя восемнадцатилетний Герка Галанский. Сам Козобродов бывал в «клубе» не часто, и если бывал, то на исходе ночи, обычно под утро. Но дружки его околачивались здесь частенько. Их, конечно, знали, о них перешептывались, им молча и уважительно уступали очередь у стойки, столики в углу зала. Опасливо, но с особой ревностью и завистливостью наблюдал Галанский за парнем цыганской внешности и вызывающего поведения по кличке Щегол. Одет он был, по местным понятиям, с шиком. Почти ровесник Галанскому, лет двадцати, не старше, а ходил по «клубу» шепоток, что Щегол чуть ли не правая рука Царя. «Скажи слово супроть — враз на пику посадят», — говорил с опаской, кивая на Щегла, здоровенный мужик своему приятелю. И вот этот самый Щегол, такой недосягаемый для Геркиного понимания — случилось же этакое! — сам обратился к нему: «Слышь, друг, выручай!»
Блюстители порядка заглядывали в станционный буфет крайне редко. Да и то сказать, драки, тем более поножовщина, здесь почти не случались. Лишь однажды крепко били парни сапогами на заплеванном кафельном полу заезжего уркагана, которого в поселке и знать никто не знал. На другой день буфетчика вызвал к себе предисполкома: «Передай там своим, — сказал, — еще раз такое случится, закрою я вашу богадельню к чертовой матери! Давно у меня руки чешутся сделать это доброе дело». А чтобы у кого сомнения не возникло, что он так и поступит, закрыл буфет на целых три дня: «пивникам на раздумье». Председателева угроза подействовала чрезвычайно. А буфетчик, доселе будто богом обиженный, стал смотреть из-за стойки соколом, чуть что — фистулой: «А ну-ка, прекратите в помещении!» И со всех сторон: «Кончай! Кончай в помещении! Местов больше нетути? Геть отсюдова!» И все стихало. Всякому, даже самому отчаянному, было ясно и понятно, что в помещении буянить уже нельзя. Матюкнуться? Без этого как? А чтобы кулаки в ход либо финку — баста!
Поэтому, наверное, и оставляла милиция сей «клуб» без внимания. Но однажды и в эту заводь была закинута сеть. Видать, поступили в уездное ОГПУ сигналы о тех чертях, что водятся и в этом омуте. Облава была устроена часа в два ночи, а ее участники прибыли на втором по счету за ночь пассажирском поезде. Вооруженные винтовками красноармейцы блокировали, окна и двери, сотрудники ОГПУ и уголовного розыска вошли в зал и сразу же начали обыск. Делали это споро и умело, тасовали присутствующих, кого вправо — кого влево, как колоду карт.
И вот тут-то Герка и услышал приглушенный голос Щегла: «Слышь, друг, выручай!» Ответил Галанский взглядом с готовностью: «Согласен. А чего надо?» Щегол поднял ему со спины куртку и под брючный ремень засунул нечто тяжелое. «Пистолет!» — обомлел Гимназист. Но, спасая Щегла, своего кумира, сумел перебороть страх. Когда настал его черед, пожилой сотрудник прохлопал его по карманам и, глядя укоризненно, проворчал: «Молод ты еще, парень, по кабакам-то шляться».
Щегла, хотя у него ничего не нашли, увели с группой задержанных во время обыска. Настроение у завсегдатаев буфета было испорчено. Один за другим они начали расходиться. На улице Герку окликнул мужик лет сорока — это был Химичев-старший: «Давай сюда, Гимназист, чего тебе Щегол передал». «Смотри-ка ты, — удивился Галанский, — и кличку мою знает». Ничего не ответив, он отдал пистолет. «Прикуси язык», — услыхал вслед угрожающе.