— Дело промедления не терпит. И главное, дождись ответа.

— Ясно, поеду сейчас.

— Деньги есть?

— Три талера, думаю, на это дело хватит, — кивал Сыч.

Он встал и ушел, а Волков и монах побыли еще в покоях. Волков думал, а монах собирал писчие принадлежности. Еще один вопрос, кроме вопроса о молодом графе, не давал кавалеру покоя. И этот вопрос становился все более насущным, ибо за это с него уже начинали спрашивать, как сегодня спросили за кавалера Редля.

— Как ты думаешь, монах, кто растерзал нашего святого человека?

— Ну как же, зверь, конечно, растерзал, — отвечал брат Ипполит.

— Зверь, зверь, а кто он, этот зверь?

Брат Ипполит задумался на минуту, а потом и сказал:

— Он из тех, кто рядом живет, но не из тех, кто приехал сюда с вами.

— Из тех, кто рядом, из тех, кто рядом, — задумчиво повторял кавалер, глядя перед собой.

— Господин мой, — на пороге появилась Бригитт, она была весела и прекрасна, — а вино я приказала из погреба последнее подавать. Надо будет новое покупать.

— Хорошо, госпожа Ланге, подавайте последнее. Купим, — отвечал он ей.

— А отчего вы грустны, отчего не идете к гостям? Туда уже и госпожа Эшбахт спустилась.

— Вот как? — Волков вдруг засмеялся. — Хорошо ей будет среди господ, что сегодня про ее подвиги слушали.

— Надеюсь, о том ей никто не упомянет, а то будет ей конфуз, — несмотря на его смех, серьезно сказала красавица. — Пойдемте, господин, негоже заставлять гостей ждать.

Все вино выпили от радости, и даже Элеонора Августа пила со всеми. Она прислушивалась к тостам, удивлялась им, стала пить первая, когда Волков предложил выпить за здоровье графа, тестя его, и сидела она со всеми долго, и была, кажется, даже весела, и ушла уже вечером, сказав, что ей дурно от духоты. Видно, так и не поняла, что победу праздновали над мертвым Шоубергом, так как у всех господ хватило такта и трезвости имя это не упоминать.

Но главной женщиной за столом по праву была Бригитт. За нее пили, ее прославляли. А Бертье называл ее Красной Розой Эшбахта. Отчего красавица краснела и впрямь становилась красивой, как удивительный цветок.

Уже после того, как все закончилось, она, даже не отдав обычных приказаний домовым слугам, не проследив за уборкой обеденной залы, со смехом потащила кавалера за руку вверх по лестнице в свои покои.

— Тише вы, сумасшедшая, тише, — говорил он, хромая вверх по ступенькам, — мои хромые ноги за вашими красивыми не поспевают.

Она же только смеялась в ответ и влекла его дальше, не давая ему поблажки.

А там, еще и дверь за ними не закрылась, кинулась его целовать и помогать ему раздеваться.

А когда он уже расположился в перинах, она тоже стала разоблачаться, но хоть и весела была от вина, тут она проявляла сдержанность, платье свое безумно дорогое она снимала осторожно, чтобы шитье не попортить, чтобы кружева не порвать.

Но Волков не торопил ее, он любовался этой молодой еще, стройной и красивой женщиной. Когда на ней осталась одна нижняя рубашка, она готова была уже лезть под перины, но он ее остановил:

— А ну-ка стойте.

— Что? — спросила красавица.

— Рубаху скиньте?