— Выходит, что так, — отвечал молодой рыцарь.

— Господа, господа, — говорил граф, все больше волнуясь, — не для того мы сюда ехали, разве в этом есть необходимость? Мы же приехали, чтобы разобраться, а не драться. Зачем же, зачем лучшие бойцы нашей земли будут драться меж собой, в чем причина?

Но молодой граф не разделял миролюбия отца:

— Господин Эшбахт вел себя бесчестно, Зейдлиц имеет право требовать сатисфакции. И если фон Клаузевиц, к нашему глубочайшему сожалению, готов принять вызов вместо своего сеньора, то пусть так и будет.

Ну теперь-то у Волкова и последние сомнения исчезли, что все это дело затеял Теодор Иоганн. Кавалер просто не знал, зачем молодому графу это нужно, неужто он хотел выслужиться перед курфюрстом? Неужели для того, чтобы показать себя перед герцогом, он даст согласие на поединок, который может закончиться и смертью этих смелых людей?

— Когда и где господам будет угодно встретиться? — спокойно продолжал молодой граф.

«Конечно, даст, этот ни перед чем не остановится».

— Что ж тянуть, раз можно кончить дело немедля, — произнес Георг фон Клаузевиц, снимая плащ и отдавая его Увальню. — Если господин Зейдлиц будет не против?

— Я не буду против, сейчас так сейчас, — ответил фон Зейдлиц решительно и тоже снял шубу.

— Ну что ж, господа, — громко произнес Теодор Иоганн, — господин фон Зейдлиц требует сатисфакции от господина фон Эшбахта, но этот вызов принимает чемпион фон Эшбахта кавалер фон Клаузевиц. Драться решено на мечах и кинжалах и без доспеха. Господа решили драться здесь и сейчас.

Да, молодой граф вел дело к поединку. И для своей цели он готов был пролить чужую кровь.

Но вот только Волков все-таки был не таков. Как ни хотел не доводить до этого, как ни берег свой оставшийся козырь до последнего, но тут он уже не выдержал. Не мог он допустить, чтобы его рыцарь рисковал ради него — и не в бою, а на этом глупом поединке. Он знал, что ему это еще откликнется, откликнется неприятностями большими, чем сегодняшние, и тем не менее, он сказал:

— Остановитесь, господа.

— Что еще? — нетерпеливо крикнул фон Зейдлиц

— В поединке нет надобности, — он полез в кошель и достал оттуда склянку. Поднял ее над головой, чтобы все видели. — Вот яд, которым господин Шоуберг собирался меня отравить.

— Это отвратительная ложь! — заорал фон Зейдлиц, багровея лицом. — Вы лжец, Эшбахт!

— Нет, не ложь. У меня есть письма Шоуберга к Элеоноре Августе фон Мален, в которых он пишет, что купил яд для меня у старой повитухи за пять талеров.

— Мы даже не будем читать ваши письма, — шипел молодой граф.

— Это навет! — кричал фон Зейдлиц.

— Верно, верно, — тут же поддерживал его Теодор Иоганн, — это клевета на все добрые дома нашего графства.

— Сын мой, — заговорил старый граф, приходя так же, как и все, в волнение, — это очень серьезное обвинение. Очень серьезное.

— Что ж, — холодно произнес кавалер, он, кажется, сейчас был один, кто оставался спокоен, — я буду писать епископу Малена, или лучше даже архиепископу Ланна, чтобы он прислал сюда святых отцов, опытных святых отцов из Священного Трибунала, чтобы они провели расследование и установили доподлинно, был ли Шоуберг отравителем.