Этой ночью, часов около двенадцати, вдали прошел, курсом на север, освещенный пароход. Около трех часов тем же курсом проследовал второй. Мы сигналили нашим керосиновым фонарем и карманными фонариками, но без результата. Пароход прошел без задержек мимо и исчез в северном направлении. Там на борту и не подозревали, что совсем рядом на волнах покачивается самый настоящий инкский плот. Но и мы тоже не подозревали, что это последний пароход, последний признак человека, который мы видим до конца нашего путешествия.

Окруженные ночным мраком, мы, как клещи, впивались по двое в кормовое весло. Волны обдавали нас с ног до головы, весло колотило то спереди, то сзади, руки коченели от неимоверного напряжения. Уже в первые дни и ночи нам пришлось пройти неплохую школу, которая превращала сухопутных крабов в моряков. В течение первых суток на каждого выпадало по два часа вахты у руля через каждые три часа. Мы организовали дело так, что в конце каждого часа на вахту выходил свежий человек. В течение всей вахты требовалось предельное напряжение мускулов, устав толкать весло, мы переходили на другую сторону и тянули его, а когда грудь и руки начинало сводить судорогой от непрерывных усилий, мы упирались в него спиной. Зато мы и ходили все в синяках. Когда наконец кончалась вахта, сменившийся заползал в полусознательном состоянии в хижину, привязывал к ноге веревку и так засыпал в мокрой одежде, не в силах даже забраться в спальный мешок. Казалось, что в ту же минуту кто-то грубо дергал веревку, — прошло три часа, пора выходить на вахту.

На следующую ночь стало еще хуже. Волнение ничуть не ослабевало, а наоборот всё усиливалось. Два часа непрерывной борьбы с веслом стали уже непосильным делом. К концу вахты волны брали верх и поворачивали плот то боком, то задом наперед, заливая всю палубу. Тогда мы перешли на одно-часовую вахту с полутора-часовым отдыхом. Таким образом, первые шестьдесят часов прошли в непрекращавшейся борьбе со сплошным хаосом волн, которые одна за другой без конца обрушивались на нас. Высокие волны и низкие, крутые и отлогие, косые волны и барашки, оседлавшие гребень другой волны... Хуже всех пришлось Кнюту. Он был свободен от несения вахты, но зато непрерывно приносил жертвы Нептуну[29]и молча страдал в углу хижины. Попугай уныло сидел в своей клетке, дергая шеей и взмахивая крыльями каждый раз, как плот делал неожиданный скачок и об заднюю стену хижины разбивалась волна.

«Кон-Тики» кренился не так уж сильно. Он держался на волнах лучше, чем любая лодка соответствующих размеров, но было невозможно предугадать, в какую именно сторону будет очередной наклон, и мы никак не могли усвоить настоящую морскую походку.

На третью ночь волнение несколько ослабело, хотя ветер дул с прежней силой. Часов около четырех неожиданно нагрянула какая-то замешкавшаяся волна, и не успели рулевые опомниться, как нас уже развернуло на 180°. Парус забарабанил о хижину, грозя разнести ее и себя в клочья. Все наверх — крепить груз, подтягивать тросы и шкоты, чтобы вернуть плот в нужное положение и заставить парус принять правильную форму! Но плот не хотел нас слушаться. Он твердо решил продолжать путь задом наперед. Сколько мы ни тянули, толкали и гребли, все наши усилия привели лишь к тому, что двое из членов экипажа чуть не свалились за борт прямо в волны, не успев в темноте увернуться от паруса. Тем временем море заметно приутихло. Окоченевшие и избитые, с кровоточащими руками и одуревшей головой мы немногого стоили. Лучше было поберечь силы на тот случай, если волны опять разыграются всерьез. Следовало быть готовыми ко всему. Мы решили спустить парус и закрепить его на рее. «Кон-Тики» повернулся боком и заскользил по волнам, как пробка. Надежно принайтовав весь груз, мы отменили вахты, и вся шестерка протиснулась в хижину, где и уснула мертвым сном.