– Молодцы «Янкиз», правда?

Я, честно говоря, болею за «Джайентс», но мне нужно было попасть в квартиру, и поэтому следовало быть дипломатом.

– Еще бы! – подтвердил я. – Надеюсь, Мэнтл покажет, на что способен.

Он тоже надеялся, но уверен не был. По его мнению, эти вундеркинды редко оказываются достойными тех баек, что про них рассказывают. У него были и другие предположения, которые он собирался мне поведать, когда открылись двери лифта и оттуда вышли сразу двое. Один был тоже полицейский, второй – коротышка с остатками зубов да к тому же хромой, одетый вместо халата в вышедшее из употребления пальто. Полицейский, изумившись при виде меня, спросил:

– А это кто? Из отделения?

– Нет. Это Арчи Гудвин от Ниро Вулфа.

– А-а, он? Откуда он здесь возник?

– Ладно, потом. Отойдите от двери! Давайте ключ!

Коротышка не стал спорить и отошел от двери. Старший из полицейских вставил ключ в замочную скважину, повернул его и, положив носовой платок на ручку двери – я еле удержался от смеха, – нажал ее и в сопровождении второго полицейского вошел в квартиру. Я тоже проскользнул туда вслед за ними. Мы очутились в узкой прихожей, куда выходили три двери. Дверь справа была отворена, и полицейский направился туда. Сделав два шага, он остановился как вкопанный, поэтому я чуть на него не налетел.

Это была довольно больших размеров гостиная, обставленная мужчиной и предназначенная для него. Это я понял, бросив один взгляд, поскольку рассмотреть обстановку, если потребуется, можно будет потом. На столе в дальнем конце комнаты, между окнами, был телефон, трубка которого валялась на полу. Там же на полу, дюймах в шести от трубки, покоилась голова Джеймса А. Корригана, а сам он лежал ногами к окну. Еще на полу валялся футах в двух от бедра Корригана револьвер. Оттуда, где я стоял, мне показалось, что это «марли» 32-го калибра. Горел свет. Включено было и стоявшее на краю стола радио, откуда Билл Стерн вещал, что он думает о том, как плохо играют наши баскетболисты. У Корригана на виске справа темнело большое пятно, на расстоянии казавшееся почти черным.

Полицейский подошел к нему и присел на корточки. Через десять секунд, чего явно было недостаточно, он поднялся и сказал:

– Умер незадолго до нашего появления. – Голос у него дрожал, но он сумел взять себя в руки. – Этим телефоном пользоваться нельзя. Спустись вниз и позвони. Только не беги, не то сломаешь себе шею.

Второй полицейский вышел.

– Вам он виден оттуда, Гудвин? – теперь уж с твердостью в голосе спросил старший. – Подойдите поближе, только ничего руками не трогайте.

Я приблизился:

– Это он. Тот, что звонил. Джеймс А. Корриган.

– Значит, вы слышали, как он застрелился?

– Наверное. – Я положил одну руку себе на живот, а другую – на горло. – Я не спал всю прошлую ночь и сейчас плохо себя чувствую. Я схожу в ванную комнату.

– Только ничего не трогайте.

– Не буду.

Я бы не сумел смотаться, если бы не радио. Музыка заглушала мои шаги, когда я добрался до двери, которая так и осталась открытой, потом на цыпочках выбрался в коридор и вышел на лестницу. Спустившись на четыре этажа вниз, я на минуту остановился, прислушиваясь, у двери, которая вела в вестибюль на первом этаже, и, когда ничего не услышал, открыл ее и вышел. Коротышка с испуганным видом топтался у лифта. Он ничего не сказал, я тоже промолчал и двинулся к выходу. На улице я сразу повернул направо, прошел полквартала до Лексингтон-авеню, остановил такси и через семь минут уже вылезал из него у дома Вулфа.