– Да, вы правы. Вам есть что вспомнить.

– Верно. Я все время думал о Джоан и уже начал себя спрашивать: а вдруг это наказание свыше за то, что слишком гордился ею? Но это не так. Я вовсе не считал ее ангелом. Грехов за ней водилось с лихвой… И ребенком ей случалось лгать и изворачиваться, да и когда выросла, она далеко не всегда поступала так, как мне хотелось, но я задал себе вопрос: могу ли я, положа руку на сердце, попрекнуть ее хотя бы одним неблаговидным поступком? И понял: нет, не могу. – Он замолчал и начал обводить взглядом моих гостей, не спеша, словно искал в каждом лице понимания. – Нет, не могу, – твердо повторил он.

– Значит, она была само совершенство, – заметила Клэр Бэркхардт.

Думаю, она не хотела съязвить, но Бланш Дьюк пришла от ее реплики в ярость.

– Заткни свою глотку, ты, вундеркинд из вечерней школы! – обрушилась она на Клэр. – У человека горе! Он потерял дочь! Или ты тоже окончила колледж с отличием?

– Я никогда не училась в вечерней школе! – негодующе возразила Клэр. – Я окончила Олифантскую частную школу бизнеса!

– Я вовсе не говорил, что она была совершенством, – сказал Уэллман. – Нередко мне казалось, что она ведет себя неправильно. Впрочем, что бы я вам ни рассказывал, ее уже нет в живых, и теперь все изменилось. Но в ней, будь это в моей власти, я не стал бы менять ничего, ни единой черточки. Вот посмотрите на себя… Сколько вы выпили… Будь здесь ваши отцы, вряд ли они порадовались бы. А теперь представьте: сегодня вечером вас убили и родители отвезли вас домой и похоронили, поубивались… И неужели после этого вы можете подумать, будто они упрекнули бы вас в пристрастии к хмельным напиткам? Конечно нет! Они будут помнить о вас только самое лучшее, только то, чем могли бы гордиться. – Он вытянул шею. – Не так ли, миссис Абрамс? Ведь именно так вы относитесь к вашей Рейчел?

Миссис Абрамс подняла голову и обратилась даже не к Уэллману, а скорее ко всем присутствующим:

– Как я отношусь к моей Рейчел? – Она покачала головой. – Прошло всего два дня. Буду с вами искренна. Пока говорил мистер Уэллман, я сидела и думала. Моя Рейчел спиртного и в рот не брала. Если бы я хоть раз увидела, что она выпивает, то не пожалела бы крепких слов, чтобы отругать ее как следует. Даже страшно представить, как бы я вышла из себя. Но вот сейчас, сиди она здесь с вами за столом и выпей столько, что не узнала бы собственную мать, я бы сказала ей: «Пей, доченька! Пей на здоровье!» – Она судорожно сжала руки. – Не хочу кривить душой, но, быть может, я путано говорю. Вдруг вы не поняли, что я хочу сказать…

– Мы поняли, – еле слышно прошелестела Элинор Грубер.

– Я хочу только вернуть Рейчел. Мне повезло больше, чем мистеру Уэллману, у меня есть еще две дочери. Деборе шестнадцать, она у меня толковая, заканчивает школу. А Нэнси двадцать, и она учится в колледже, как Джоан, дочь мистера Уэллмана. Они поумнее Рейчел, да и более шустрые. Рейчел, конечно, не получала восемьдесят долларов в неделю, как Джоан, ведь ей приходилось платить за аренду конторы и прочее, но все же зарабатывала она неплохо, однажды вышло даже сто двадцать долларов за неделю, правда ей пришлось засиживаться допоздна. Вы только не думайте, что я заставляла ее трудиться до изнеможения. Некоторые наши друзья так считают, но они ошибаются. Рейчел радовалась, что ее сестренки такие головастые, и она сама уговорила Нэнси поступить в колледж. Когда у нее случался дополнительный заработок, я твердила: «Купи себе новое платье или прокатись куда-нибудь», а она только смеялась и отвечала: «Что ты, мамуля, я труженица». Она звала меня мамулей, а Нэнси и Дебора зовут меня мамой – вот и вся разница. – Она снова стиснула руки. – Вы знаете, что прошло всего два дня с тех пор, как ее не стало? – Вопрос показался мне праздным, но она повторила: – Знаете?