Ответа не последовало. Не потому, что я решил обидеться, а потому, что был занят. Встав со стула, я подошел к столику-консоли, на котором стояла большая чаша из китайского фарфора, вынул из кармана записную книжку, выдрал из нее пару листков, порвал их на равные части и принялся писать. Бланш спросила, что я там затеял, но тоже не удостоилась ответа, пока я наконец не закончил, сложил листочки в чашу и, прихватив ее с собой, вернулся к столу и встал за спиной миссис Адамс.

– Речь, – возвестил я.

На сей раз Хелен Трой воздержалась от своего фирменного «оле».

– Признаю, – начал я, – что вечер оказался испорченным по моей вине, и приношу свои извинения. Если вам кажется, что я столь невежливо выпроваживаю вас, мне весьма жаль, но, увы, у меня больше нет иллюзий, что нам удастся достичь прежнего веселья. С позволения мистера Вулфа, я могу попытаться хоть немного утешить вас. В течение одного года, начиная с сегодняшнего дня, всем вам будут доставлять каждый месяц по три орхидеи. По три сразу или по одной, как пожелаете. По возможности будем стараться учитывать ваши пожелания и подбирать соответствующую окраску.

Со всех сторон посыпались выражения восторга и благодарности. Клэр Бэркхардт поинтересовалась:

– А можем мы сами приходить и выбирать цветы?

Я сказал, что это можно устроить, если договориться заранее.

– Немного раньше, – продолжил я, – возникла идея, что одна из вас, по вашему выбору, выразит мне от вашего имени благодарность за этот вечер. Быть может, вам уже расхотелось благодарить меня, но если нет, то у меня есть предложение. В этой чаше десять клочков бумаги, на каждом из них я написал имя одной из вас. Я попрошу миссис Адамс достать одну бумажку из чаши, и та из вас, чье имя там будет написано, окажет мне честь, если согласится, не теряя времени, поехать со мной в «Боболинк», где мы будем танцевать и прожигать жизнь, пока один из нас не запросит пощады. Должен предупредить, я довольно вынослив.

– Если вы написали и мое имя, то прошу меня исключить, – потребовала миссис Адамс.

– Если вытянете бумажку со своим именем, мы вам позволим тянуть еще, – великодушно разрешил я. – Есть еще самоотводы?

– Я обещала к полуночи вернуться домой, – сказала Порция Лисс.

– Ерунда! Запросите пощады в половине двенадцатого.

Я держал чашу примерно на уровне глаз миссис Адамс:

– Достаньте одну бумажку, пожалуйста.

Затея была ей явно не по вкусу, но другого быстрого и легкого пути покончить с неудавшейся вечеринкой не было, и после секундного колебания она запустила руку в чашу, выудила клочок бумаги и положила его на стол.

Мейбел Мур, сидевшая слева от миссис Адамс, завопила:

– Сью!

Я сгреб остальные бумажки и сунул их в карман.

Сью Дондеро запротестовала:

– Господи, не могу же я идти в «Боболинк» в таком наряде!

– В конце концов, мы можем выбрать и другое место, – успокоил ее я. – Сопротивление бесполезно, если, конечно, вы не желаете заново бросить жребий.

– А что толку? – фыркнула Бланш. – Вы готовы поклясться, что не на всех бумажках стоит имя Сью?

Я не стал ронять свою честь голословным отрицанием. Я просто с гордым видом вынул из правого кармана руку и бросил все девять бумажек на стол. Думаю, позже вечером мне представится возможность показать Сью девять бумажек из моего левого кармана, те самые, что я выгреб из чаши.