С первого этажа приглушенно, но отчетливо долетали звуки вальса.

— …Вечное успокоение дай ей, Господи, — вполголоса молилась Герта.

Кейт пыталась собраться с мыслями. Что же теперь будет, возможно ли это? Настоящего графского сына лишили прав, имения, общественного положения, определив на роль третьеразрядного конторщика… А Гого? Ведь теперь ему придется от всего отказаться. Сразу он станет нищим, никем, каким-то паном Матеем Зудрой… Как объяснить все это?.. Сумеет ли он смириться, сможет ли справиться со своей новой судьбой?.. Гого… Несомненно, он — стойкий мужчина, но достаточно ли в нем закалки, силы воли? А главное, не сочтет ли он все это унижением, пощечиной своей гордыне, которая так часто граничила с высокомерием. Сын простой крестьянки и неизвестного отца…

Это будет для Гого страшным ударом. Кейт вспомнила сейчас множество подробностей из его рассказов. Слушая, она всегда улавливала нотки снобизма, который казался ей невинным изъяном. Гого, как бы нехотя, бравировал фамилиями своих зарубежных приятелей, словно мимоходом упоминал титулы лордов, маркизов и князей, называл элитные клубы, фамилии Бурбонов, Гонзагов, Габсбургов, рассказывая о знаменитых пляжах и роскошных отелях.

Конечно, снобизм этот в соединении с фамилией Тынецких и с огромными доходами был лишь безвредным пустячком, который даже в глазах Кейт заслуживал молчаливой снисходительности. Но в то же время не занял ли он в душе Гого более значительного места, сможет ли он справиться с ним в столь радикально изменившихся условиях, удастся ли ему заполнить чем-нибудь пустоту, которая останется? И чем?..

А еще: одолеет ли Гого свои привычки? Он всегда тратил так много денег. Возможно, он не был расточителем в прямом смысле слова, но он и никогда не умел воздерживаться от удовлетворения своих желаний — желаний очень дорогостоящих и нередко граничащих с экстравагантностью. Не станет ли для него трагедией отказ от прежнего уровня жизни, когда он будет вынужден сократить свои расходы до таких сумм, какие сможет получать собственным трудом?

Герта встала, смахнула со щек слезы и сказала:

— Наверное, здесь нужно зажечь свечи?

— Да, — согласилась Кейт. — Возьми два подсвечника из зеленого кабинета и принеси сюда.

Когда горничная вышла, Кейт, превозмогая неприятное чувство, наклонилась над покойной и приподняла край одеяла, покрывающего ноги. Умершая сказала правду: над косточкой правой стопы отчетливо виднелось родимое пятно — коричневая родинка в форме вытянутого овала. Она опустила одеяло.

Поставив свечи, которые принесла Герта, Кейт вышла в коридор, сжимая в руке листок с признанием Михалины.

Матея в буфетной она уже не застала. Сказали, что он в конторе или в гаражах. Тогда она пошла в свою комнату, чтобы спрятать письмо Михалины, а затем направилась в гостиную, где бал был в полном разгаре. Пары проносились в ритме фокстрота, в нескольких комнатах играли в бридж, с террасы доносился смех. В обеих столовых заканчивали приготовления к ужину. Здесь Кейт нашла пани Матильду. Отозвав ее в сторону, она сказала: