— Очень печальная новость, тетя, умерла Михалина.

— Боже мой! Умерла?

— Я сделала четыре укола, но это не помогло. Она при мне умерла…

— Бедная. Упокой, Господи, душу ее. Думаю, легкая смерть пришла к ней, ведь Михалина была такая добропорядочная женщина. Для нас это действительно большая утрата. Надо же такому случиться именно сейчас! Ты, Кейт, золотце мое, должно быть, потрясена этим. Испугалась, да?

— Нет, тетя.

Пани Матильда всматривалась в глаза племянницы, но прочесть в них ничего не могла. Кейт, несмотря на долгие годы пребывания рядом, оставалась для нее неразгаданной. Всегда спокойная, всегда милая и сердечная, хотя неизменно отделенная от всех какой-то стеклянной стеной, какой-то неуловимой, неприкасаемой преградой, через которую невозможно было проникнуть в глубину души, прочесть мысли, узнать настоящие чувства. Кейт делилась лишь тем, чем поделиться хотела, то есть тем, что считала необходимым, и кому-нибудь менее проницательному, чем пани Матильда, могло бы показаться, что искренность этой обаятельной панны можно назвать самой непосредственной откровенностью. Однако пани Матильда хорошо понимала, что вся внутренняя жизнь Кейт останется для всех недоступной всегда, что никто эту девушку не сможет вывести из ее чудесного, почти нечеловеческого, а потому поразительного равновесия.

Бывали минуты, когда пани Матильда, общаясь с племянницей, чувствовала что-то похожее на страх, а в душе всегда признавала превосходство Кейт над собой, так как знала, что ее голубые глаза прочитывают ее саму, старую и опытную женщину, до самых потаенных закутков души. И сейчас, пораженная спокойствием племянницы, сказала:

— Это хорошо, дорогая девочка. Ведь смерть всегда потрясает. Хорошо, что ты восприняла это спокойно… Да, этим нужно заняться, поставить свечи в изголовье… И закрыть глаза…

— Все уже сделано, тетя.

— Как это?.. Ты… ты сама?

— Нет, тетя. Там была Герта.

— Ну, слава Богу. Но я боюсь одного: известие о смерти слуги разнесут и испугают наших гостей.

— Никто не знает о случившемся, кроме Герты, а она поклялась, что не проронит ни слова, и ей можно верить. Это надежная и обязательная девушка.

— Ты всегда обо всем подумаешь! Спасибо тебе, Кейт!

На этот раз «Ке-е-йт» прозвучало в голосе пани Тынецкой еще теплее, чем всегда. Она наклонила голову племянницы к себе и поцеловала в лоб.

— Ты — настоящее сокровище.

— Ах, тетя, — пожав плечами, сказала Кейт с улыбкой, которую вызвали благодарность и смущение. — Но мне кажется, что нужно сообщить о смерти пану Зудре.

— Кому? — удивилась пани Матильда.

— Пану Матею.

— Ах, Матюсю! Действительно. Я совершенно забыла, что его фамилия Зудра. Почему вдруг пришло тебе в голову так его назвать? Павел! — обратилась она к одному из слуг. — Поищи-ка пана Матея и скажи, что его зовет паненка. Так ты справишься с этим, Кейт. Бедный парень. Не просто это… лишиться матери…

Лицо пани Тынецкой вдруг стало мрачным, брови сдвинулись, и так она неподвижно стояла с минуту, глядя прямо перед собой. Только пальцы ее руки, опирающейся на трость, двигались, сжимая золотой набалдашник.