Она приблизилась к спящей усадьбе, обогнула ее и, заметив открытое в нижнем этаже окно, подтянулась на руках и забралась внутрь. Прошло несколько минут. Птица умолкла. Ночной ветер качнул ветви деревьев, листья зашептались, и в следующее мгновение страшный грохот сотряс дом.

Грохот повторился, перемежаясь истошными воплями, щедро сдобренными последними, а также предпоследними словами. Во флигеле Лидия Константиновна в ужасе подскочила на кровати и бросилась к окну, гадая, что происходит. У себя в комнате Платон Киселев спрыгнул с постели, схватил оружие, отодвинул засовы и бросился в коридор.

В потемках он споткнулся и упал раз, другой, но все же добрался до противоположного крыла дома, из которого шел шум. Дверь одной из классных комнат была распахнута настежь, и оттуда лился электрический свет. Внутри лежали в беспорядке столы и стулья, а посреди комнаты стоял с вдохновенным лицом Иван Опалин, грозя люстре из сверкающего браунинга. Присмотревшись, Платон Аркадьевич увидел, что на люстре сидит человек.

– Слезай! – заорал Опалин.

По правде говоря, к своему приказу он прибавил много энергичных выражений, не одобренных словарями, так что даже Киселев, который много чего успел в своей жизни наслушаться, поглядел на молодого человека с невольным уважением.

– Куда я слезу, – бубнил сверху ночной гость, – ты меня стрельнешь…

– Я в тебя и так выстрелить могу!

– Ой, мама, – простонал незнакомец и, судя по его движениям, попытался перебраться на потолок. Люстра закачалась. Это было большое, многоярусное сооружение из бронзы, явно висевшее тут с дореволюционных времен – и хотя, судя по всему, она могла выдержать вес некрупного человека, неизвестно было, на сколько еще хватит ее ресурса и не рухнет ли она под тяжестью примостившегося на ней беглеца.

Опалин обернулся к учителю, тотчас же приметил все странности – и то, что Платон Аркадьевич был полностью одет и не походил на человека, которого ночью неожиданно выдернули из постели, и то, какое оружие у него было в руке, и недобро усмехнулся.

– А! Непротивленец! Скажи-ка мне вот что: вы все, непротивленцы, с комиссарскими наганами ходите?

– На нем что, написано, что он комиссарский? – пробурчал учитель, убирая оружие. – Просто наган.

Он огляделся, задержавшись взглядом на бечевках, которые были там и сям растянуты под окнами и поперек прохода, и повернулся к Опалину.

– Твое? – спросил Платон Аркадьевич, потирая колено, которое начало ныть.

– Мое. Я ему ловушку устроил.

– Значит, у меня в коридоре тоже ты веревки протянул?

– Ну, я. – Опалин кивнул на люстру. – Ты его знаешь?

– Это Кирилл Снегирев, – сказал учитель. – Племянник Пантелея. Кирюха! Слезай, мы тебя узнали. Кончай валять дурака!

– Он меня убьет, – отозвался сверху парень дрожащим голосом. – Я его боюсь.

Опалин поглядел на Киселева, дернул щекой и убрал браунинг.

– Сломаешь люстру, сволочь – сам же будешь чинить, – пригрозил он, обращаясь к Снегиреву. – Это казенное имущество, народное! Его не для того повесили, чтобы ты там прыгал…

– Кирюха, хватит, – вмешался учитель. – Если люстра упадет, я тебе не защитник, ясно? Слезай, разговор есть.