Вышел с Ларисой в коридор, там Кравцов – попросил его проводить гостью вниз, до самого поста. Были у Кравцова шансы позаигрывать, пока сюда вез Горшкову. Сейчас особо не успеть, но свидание-то может назначить.

Диву давался Покровский, какие идеи ему иной раз вворачиваются. Кравцов – женат. Да, жена его, Мила, несколько не от мира сего, занимается какой-то гуманитарной наукой, сама иной раз ходит в дырявом чулке, за Кравцовым не следит. Домой Кравцов с работы не очень спешит. Мила, насколько Покровский понимал, от этого не страдает. Отец ее служил на Петровке, недавно на пенсию ушел, и мать ее на Петровке в архиве работала. В семье считается правильным, что мужчина-офицер приходит с работы поздно – служит народу, хранит до посинения честь мундира. По многим пунктам патриархальная семья. Кравцов как-то по пьянке сболтнул: хотел Милу в выходной днем, когда тестя и тещи дома не было, как бы это гуманитарно сказать… на диван уложить. Та наотрез отказалась, это только ночью, ночь ведь на это дана.

Ладно.

Спустились в буфет с Фридманом и Настей Кох выпить кофе, Настя Кох и Фридман еще и по пирожному схарчили. Чашки маленькие, если пирожное туда погрузить, оно вытеснит весь кофе. Покровский только вздохнул про себя. В конце концов, человечество так или иначе обречено, планета наша временна, скурочит ее рано или поздно или потепление, или похолодание, или астероид жахнет прямой наводкой, или вот была чума, треть людей выкосила в Европе. Треть! Что уж там пирожные.

Рассказал про Прохора Чернецова.

– Это знаменитый иконописец, очень дорогая должна быть икона, – авторитетно сказал Миша.

– Наверное, в семье Харитонова могла быть дорогая икона, – предположила Настя Кох. – У него и два деда, и прадед тоже были академиками или ректорами, еще до революции. А у самого двое детей, сын и дочь, поздние, он женился уже в тридцать пять, жена была молодая, умерла рано. Дети живут с ним, и старшая сестра Варвара Александровна жила с ним. У него дача, автомобиль…

– Ты скажи, что сестра сидела, – подсказал Фридман.

– Да. Прошла лагеря по политическому обвинению. Говорят, это был со стороны академика смелый поступок, когда он сестру к себе потом жить забрал. На верхах были этим недовольны. Его прочили в президенты академии наук даже, а из-за сестры остановили это дело.

– Достойно с его стороны, – сказал Фридман.

– В капстраны его не выпускают, – продолжала Настя Кох. – По соцстранам зато часто…

– А с врачами сестры ты говорила? – спросил Покровский.

– Да, она была прикреплена к академической поликлинике. Скончалась действительно от рака. А там не то что в обычных больницах: ей заранее сказали, она знала о ходе болезни.

– А молодая жена академика от чего умерла? – спросил Покровский.

Сейчас выяснится, что подсвечником по голове… Нет.

– Разбилась во время выступления. Она мотогонщицей была, гонки по вертикальной стене.

– Ух ты! – сказал Фридман.

У такого яркого человека, подумал Покровский, и жена, конечно, должна была погибнуть как-нибудь с фанфарами и прожекторами. Но вслух не стал говорить, слишком цинично бы вышло.