– И когда позвонила Варвара Сергеевна, вы отнеслись настороженно? Когда она, кстати, позвонила?

– На неделе… – девушка Лариса, чуть прищурившись, посмотрела на календарь за спиной Покровского. – На неделе с двенадцатого по семнадцатое мая, это я последнюю неделю работала перед отпуском. Думаю, во вторник или в среду.

То есть кирпич на голову Юлии Сигизмундовне уже упал, но остальные старушки еще были живы. Коптили, так сказать, вовсю небеса.

– Я стала расспрашивать, – продолжала девушка Лариса. – Говорит, очень ценная вещь, начало пятнадцатого века. Это, конечно, быть не может, пятнадцатого века, это было бы чудо. Я спрашиваю, а как вы узнали, какого века, а она вдруг трубку положила.

Вот оно что. Разговор кто-то мог услышать. Бадаев, например, в квартиру зашел. Или из комнаты вышел. И понял, о чем идет речь.

Инцидент с ключом приключился в разгар праздников, Кроевская испугалась, а когда праздники кончились, сразу позвонила в музей.

– Но вы ведь как-то узнали телефон Кроевской?

– Она же потом пришла в музей.

– Вот что! Когда?

– Это точно было в пятницу, я последний день работала. И тут она мне говорит, что икона у нее – Прохора Чернецова.

Отлично! Бадаев в квартире Ивана Брата о Чернецове как раз спрашивал. Тогда Покровский решил, что Бадаев Чернецова упомянул потому, что других иконописцев не знает, а могла быть причина конкретнее.

– От него и сохранилось-то икон меньше десяти штук, и еще две церкви расписанные в Юрьеве-Польском, там реставрация идет, слава богу.

– И вы не поверили? Что это может быть икона Чернецова?

Можно ли сказать, что красота у Ларисы древняя? Нет, что за чушь, вполне современная красота. На телевидение прогноз погоды вести, на эстраду…

– Тут ведь не в вере дело. Мы как начали говорить, я сразу поняла, что разумная старушка. Не сумасшедшая точно. Но все равно может ошибаться, много больше шансов, что ошибается. Это все-таки довольно специальное знание. Она, кстати, обнаружила знание – икона, говорит, вырублена топором.

– И что же это… Что значит вырублена?

– На бока если посмотреть, они не ровно отрезаны, а отесаны грубым топором. До Петра Первого пил не было.

Это ему, мужчине с пистолетом, про топоры и пилы объясняет девушка с треугольным лицом.

– Я спросила, конечно, откуда у нее такая икона и почему она считает, что это Прохор Чернецов. Подруга, говорит, как узнала, что у нее рак, так и подарила.

– У подруги рак?

– Да. Заболела и подарила. Не хотела своим родственникам-атеистам оставлять, и они вроде все равно богатые люди. Я так поняла, что номенклатурные какие-то. А если номенклатурные, то что угодно может быть, даже и икона Прохора Чернецова.

Номенклатурные, кивнул про себя Покровский.

– Все равно неординарный поступок – подарить такую ценность чужому человеку. Пусть и подруге.

– Да, в это трубно поверить, согласна. Но они это, подруги… – девушка Лариса, говорившая до этого очень гладко, тут замялась. – По особым обстоятельствам подруги.

– Лагерные, – подсказал Покровский.

– Да-да, – Лариса обрадовалась, что милиционер ее так легко понял. – Я тоже удивилась, как и вы, что такой подарок, а она мне и объяснила, что их связывают очень особые отношения. Я сначала не поняла, а она про заключение уточнила.