На третьем году супружества Ксения отчетливо сознавала, как прав был Иван, сказавший ей некогда: «Дура!» Дура и есть. Хватило «ума» поссориться с мужем в первый же день! Из-за чего? Принцесса… Отправить бы тебя в монастырь – гордыню смирять. Хорошо, Иван простил. Он у нее… Ксения попыталась найти слова, чтоб охарактеризовать мужа, но не смогла. Любые слова, приложенные к Ивану, выглядели тускло. Он великий человек! И, что самое удивительное, любит ее. Такую, какая есть: мужиковатую, непригожую, вспыльчивую. Случится, она надуется, а он, вместо того чтоб рассердиться, подойдет и шепнет в ушко: «Ладушка! Соскучился по тебе! Пойдем?» И все, пропала обида. Он подхватит ее на руки – знает, как она это любит, и отнесет в ложе. А там… Ксения снова зарделась и оглянулась по сторонам: не видит ли кто?

К завтраку она побывала везде: в кладовых, на поварне, в леднике… На подворье кипела работа. Челядь бегала, разнося припасы, составляя столы и накрывая те скатертями. В поварне кипели котлы, скворчал жир на сковородках, пекари на деревянных лопатах совали в раскаленную печь хлебы. Оставшись довольной, Ксения заскочила в трапезную. Стол был накрыт к завтраку. Нянька поднесла к ней дочек. Близняшки были умыты и смотрелись нарядно. Ксения подхватила их на руки и потерлась носом об их кнопочки. Дочки ответили радостным смехом. Ксения усадила их на колени и стала кормить. Дочки жевали пирожки, запивая их молоком, и улыбались, показывая матери белые зубки. За этим занятием и застал ее князь.

– Сама поешь! – упрекнул, садясь рядом. – Дочек няньки покормят!

– Мне нравится! – вздохнула Ксения, но передала девочек нянькам. Дочки не обиделись. Еда в этот момент интересовала их больше ласк.

– Опять встала ни свет ни заря! – упрекнул муж, разрезая пирог ножом. – Ты все же княгиня!

Ксения положила голову ему на плечо. Он чмокнул ее в лоб и придвинул блюдо. Ксения взяла ломоть. Пирог был горячим и вкусно пах томленой зайчатиной.

– Квасу? – спросил Иван. – Или вина?

«Вино! – вспомнила Ксения. – Не поглядела…»

– Квасу! – сказала мужу.

Он улыбнулся и наполнил ей чашу. Во Влахерне Ксения запивала завтрак вином. Разбавленным, конечно, но все же. «Что за обычай надираться с утра?» – удивился муж, и Ксения перешла на квас. Князь, однако, неизменно предлагал ей вина: то ли подшучивал, то ли пытался угодить. Иногда Ксения не понимала мужа. В нем было нечто закрытое для нее, странное, но очень притягательное. Оляна как-то обмолвилась в разговоре с ней: «Он не такой, как все. Будто с неба спустился…» Ксения чувствовала это и радовалась.

Иван покончил с завтраком первым. Ел он по-походному быстро. Погладив жену по руке, встал и вышел. Ксения, допив квас, тоже поднялась. Потискав на прощание дочек и поцеловав их испачканные молоком мордашки, отправилась в подвал. По пути велела кликнуть винника. Тот прибежал сразу – болтался неподалеку.

– Что к столу? – спросила Ксения.

Винник отвел ее в угол, где стояли запечатанные кувшины. Стал говорить, тыкая пальцем. Ксения слушала, морщась. Винник со странным именем Тютя ей не нравился. Скользкий какой-то, в глаза не смотрит. Ворует, что ли? Ксения подумала: следует поговорить с ключником. Но Ероха спросит, чем не угодил слуга? Не говорить же, что неприятен? Если б найти упущение… Ксения пригляделась и едва не рассмеялась от радости.