– Только привык! – бормотал князь. – Сердцем прирос. С мясом вырвали…
Она погладила его волосы. В них заметно выделялись белые нити. Прежде не было.
– Они умирают, – бормотал муж. – Все, кто мне дорог. Мать, дядя Саша, Елица, брат Иван, Георгий, теперь вот Ксения. Я проклят…
– Неправда! – сказала Оляна, отстраняясь.
Он смотрел на нее снизу вверх.
– Я жива! – продолжила Оляна. – Наши дети живы. Малыга, которого ты спас. Ватага, что стоит за дверью. Если б не ты, никого бы из нас давно не было!.. Там люди ждут, – добавила после молчания.
Он вздохнул и мазнул рукавом по лицу. Встал.
– Зови! – бросил коротко…
Минуту спустя Оляна, отступив в сторону, слушала доклад Малыги.
– …За Подолом догнали, – говорил батька, – бежать хотел. Нас увидел, зелье хотел выпить, да флягу выбили. Допросили…
– Покалечили? – спросил Иван.
– Не успели. Сразу признался.
– Более не бить, но приглядывать! Нужен живым.
Малыга кивнул.
– Поведал, что зелье дал Жилка, боярин Юрия Владимирского. В тебя, княже, метили. Если б Ксения не спытала вино…
Малыга умолк. Князь сделал знак продолжить.
– Тютя сказал: отравил один кувшин. Но мы, от греха подальше, все выкинули. Ероха, как о Тюте узнал, в петлю полез…
– Замешан?
– Нет. Простить себе не может, что Тютю привел. Удавиться не дали, но, боюсь, снова попробует. Говорит, все равно не жить…
– Дать батогов! – велел князь. – Отходить, чтоб седмицу лежал! Будет ему наказание, заодно дурь выйдет. Отныне все, что к княжьему столу, пробовать – теми, кто готовит и подает. Объявить, что ежели в тереме кто от зелья умрет, то всю челядь им и накормят. Пусть приглядывают за собой.
Малыга кивнул.
– Ее и детей, – Иван указал на Оляну, – перевезти в терем. Приставить стражу. Будут здесь, пока не разберусь с владимирским выродком.
– Далеко он! – вздохнул Малыга.
– Дотянусь! – пообещал князь и ощерился. Оляна вздрогнула. Муж сейчас походил на волка, страшного и беспощадного. Готового наброситься и рвать. – И еще, – сказал князь, сгоняя оскал. – Найдите Алексия…
27
– Читай! – Юрий швырнул Жилке грамоту.
Боярин схватил пергамент и впился в текст.
«…Винник Тютя, будучи схвачен и распытан, поведал при послухах, что хотел отравить меня по наущению боярина Жилки, ближника князя Владимирского и Суздальского. Оный боярин-де и дал Тюте смертное зелье, пообещав в награду десять гривен. Сделал то Жилка по собственному умыслу или же по приказу, Тюте неведомо. Посему, княже, выдай мне Жилку головой. Коли вина подтвердится, я его накажу. А если не выдашь или убьешь боярина, знать буду: исполнял он твой наказ. И тогда, князь Юрий, станешь мне ворогом. А как я поступаю с ворогами, ведомо…»
– Ну? – спросил Юрий, когда боярин покончил с чтением. – Я упреждал. Это война!
– Княже! – взмолился Жилка. – Не верь! Не посмеет Иван!
– Это с чего? – сощурился Юрий. – Тебя испугается?
– У нас дружина и стены высокие! Не одолеть!
– Шесть лет тому, – сказал Юрий, – смок в Белгороде городницы[71] сжег. Два года чинили. И был тот смок у Ивана единственный. Сейчас их дюжина. Им города с дымом пустить, как зайцу чихнуть!