Когда мы добираемся до лагеря, все устремляются в бассейн, чтобы отбелить тело хлоркой и смыть с себя запах реки, и только потом принимают в домиках душ перед тем, как пойти на ужин.
После ужина, понимая, что мы немного перебрали природы, нам показывают кино (С любовью, Саймон), и мы с Хадсоном держимся за руки и прижимаемся друг к другу, когда смотрим его. Затем мы немного ласкаем друг друга за моим домиком, пока я не слышу, как Марк кричит: «Отбой через пять минут!», и мы желаем друг другу спокойной ночи.
– Итак, ты наконец получил все, что хотел, – говорит Эшли, когда я вхожу в домик и спешу взять зубную щетку. – План выполнен. Счастливый конец.
– Концы, – поправляет ее Джордж. – Он провел в палатке две ночи.
Я округляю глаза, но при этом улыбаюсь:
– Да, похоже, все сработало.
И так оно и есть. И я должен быть счастлив. И я счастлив. Но в то же самое время и обеспокоен. В нашем распоряжении остается лишь адская неделя, а затем лето кончится, и Хадсон вернется к своим родителям, в реальный мир, где ему будут постоянно напоминать о том, что я не тот мальчик, с которым ему следует быть. Что он достоин чего-то лучшего – не в обычном смысле этого слова, потому что, давайте взглянем правде в лицо, это невозможно, – но в том смысле, в котором он привык употреблять слово «лучше». Достоин кого-то, более похожего на натурала. Более одобряемого. Более безопасного. Действительно ли он изменился? Или это похоже на постоянную битву, в которой я сражаюсь за него и в которой не буду играть заметной роли следующие одиннадцать месяцев?
Смотрю на Марка, он держит руку на выключателе и ждет, когда мы уляжемся в койки. Думаю, да.
Как и всегда, адская неделя оправдывает свое название. Все требует доведения до совершенства, и неожиданно возникают две дюжины новых проблем. Светофильтры плавятся, Джен неожиданно забывает слова «Рози», а кордебалет танцует как-то неуклюже.
– Мы что, прокляты? – однажды вопрошает Марк у всей театральной команды, прежде чем рвануть на улицу, чтобы позвонить своему психотерапевту.
И все же я люблю все это. Хаос, энергетику. Может, потому, что я фанат театра, благоденствующий в закулисном хаосе, а может, потому, что Хадсон сидит в зале и каждый раз, когда я начинаю испытывать стресс, словно чувствует это и немедленно оказывается рядом со мной, его рука покоится на моем бедре, и он говорит, что не очень хорошо понимает, что к чему, но все смотрится прикольно, или же удивляется тому, как разное освещение меняет настроение той или иной сцены. Для него здесь все внове, и единственное, что он хочет, так это поддержать меня. Я действительно везучий.
И мы с ним разговариваем – в перерывах между сценами, за ужином. Действительно, разговариваем, и он стремится узнать у меня, Рэнди, о моей любви к музыкальному театру (во всех деталях), почему я не пользуюсь подводкой (я как-то ткнул ею себе в глаз), когда я впервые накрасил ногти (в первую же неделю в лагере я попросил Джорджа сделать это для меня. А вне лагеря – когда мне было тринадцать, стащил лак у мамы, а она застукала меня, рассмеялась и сказала, что это так странно – видеть мальчика с накрашенными ногтями, и добавила: «Ну, если это делает тебя счастливым…) Мы разговариваем о пристрастиях Рэнди, и он слушает, и ему нравится все, что я говорю.