Пока Светлана под видом жертвенной овцы направляется прямо в самое злодейское гнездо изображать искренность и тупорылость, вернее, в искренней надежде на божественное чудо попытается воззвать к злодейской совести, чувству справедливости, элементарному почтению к богам, я решил обратиться к своекорыстию и страху – богам тоже надо помогать.

* * *

Сам ничего, конечно, не изобретал, принял идею Остромысла, впрочем, и он тоже никаких Америк не открыл. Быстро сориентировался на улочках, нашёл первый адрес – скромное подворье.

Постучал культурно в ворота, вскоре по ту сторону послышался скрип снега под лаптями. Без вопросов «кто?», да «зачем?», калитку открыл растерянного вида русый, румяный мальчишка. Не глядя на меня, испуганно обшарил глазами улицу.

– Я войду? – обращаю на себя внимание.

– А? – перевёл на меня испуганный взгляд потешно округлившихся васильковых глаз. – Что-то псы по углам забились и ни звука! Тут ты стучишь – должны же лаять?!

– Потом у них спросишь, – изображаю бесконечное терпение, – а пока пустишь меня?

– А ты кто? – на лице парнишки отобразилась работа мысли.

– Гонец. Послание от твоего тятьки принёс, велено отдать в руки хозяйке.

– Ну, так отдай, то есть пошли, – он пожал плечами. Я прошёл за ним через двор среди нагромождения различных хозяйственных построек, псов и вправду не было видно – я лишь отчётливо слышал, как испуганно колотятся собачьи сердца. Невдомёк кудлатым, что волку нет пока дела до их шелудивых шкур. Вошли в низенькие дверцы бревенчатого строения.

– Ма-ам! – позвал мальчик. В горницу из внутренних покоев вышла высокая, ладная женщина, обычного, как оказалось, русского типа. Я поклонился в пояс, протянул берестянку. – От хозяина вашего привет.

Она с достоинством приняла послание, быстро разобрала пару корявых строчек, подняла на меня взор. – «Я жив, но в беде. Посланнику верь». Чему верить?

– Муж твой с дружками напал на мою деревню, безобразничал, за что с него полагается вира. Три гривны серебра. Отдашь – отпустим, нет – казним.

– А вот я сейчас кликну стражу…

– Пёсиков своих позови, – презрительно прервал я гневную тираду. – Сынок твой удивляется, что это с ними? Пискнуть не успеешь, как всеми вами пообедаю.

Конечно же, человечину я бы жрать ни в коем разе не стал, даже если бы и загрыз, но им же это всё равно – что могу загрызть, сомнений не осталось. Да и кто бы пошёл с таким известием, если не зверюга какой? Ну, или адвокат, но их тут нет пока.

– Да и неважно это, сама понимаешь – не вернусь, порвут мужа твоего конями, и весь твой род станет кровниками. – Как могу, пытаюсь смягчить первое впечатление.

– Нет у нас столь серебра, и не было никогда! – она слабо вздохнула.

– Знамо дело, не сразу отдашь. Пойдём сейчас к Хорюшке, знаешь такого?

Женщина оцепенела – явно ничего хорошего о Хоре не слышала. Я оскалился. – Вот ему оставишь расписку на три гривны, а уж с ним договорюсь. Иди за мной.

* * *

В скромную лавку вошли прямо с улицы, в обычном, как с картинки, средневековом офисе за конторкой нас приветствовал клерк. Спутница моя проговорила горестно. – Прими, друже, с бедою!