— На крайний случай, — четко сказала Мелентьева. — С пистолетом надёжнее, можно подороже продать свою жизнь.
— Будем надеяться, что крайнего случая не будет, — поспешил Андропов. — Нам надо, чтобы вы возвратились живыми. И ничего другого. Больными, ранеными, но живыми! И с полным туеском сведений. Они очень необходимы нам для предстоящих больших дел. Ну и, конечно, подготовка явочной квартиры.
— Нужны разведданные, кровь из носа, — добавил Власов.
— Всё сделаем, всё разведаем, и образцы документов добудем, и явочную квартиру создадим, — сказала, как всегда уверенно, Мелентьева.
— Намётки есть насчёт явки? У кого, где? — спросил Куприянов.
— Я много думала об этом, — поднялась со стула Аня, — скорее всего в нашем доме. Мои родители — честные люди.
Куприянов краем глаза глянул в первую главу оперативного плана, где стояли биографические данные ходоков, поднялся, прошёлся по кабинету, остановился против Лисициной.
— Ну что же, спасибо тебе, Анна Михайловна. Спасибо от всей души. Ну, а теперь послушаем Марию Владимировну?
Маша вскочила, одернула гимнастерку и заговорила быстро, гладко складывая слово к слову.
— Я родилась в 1924 году в Пряже, в семье колхозника. В комсомол вступила в 1939 году. Когда началась война, подала заявление в райком комсомола с просьбой послать меня на фронт. К большому огорчению, на фронт меня не взяли, а приняли в госпиталь 2213. С ним я попала в Сегежу, трудилась там старательно, но продолжала писать заявления. Там, в госпитале, я встретилась с Анной Лисициной, которая вечерами работала у нас и зарекомендовала себя с очень хорошей стороны. Вообще-то мы с ней знакомы давно, она приезжала в Пряжу к своей сестре Дусе на каникулы и жила недалеко от меня. Но по-настоящему мы подружились в госпитале, я учила её, как не бояться страшных ран и живой крови. Шло время. На мои заявления в райком комсомола мне все говорили — ждите. Потом судьба улыбнулась — меня зачислили в спецшколу в Беломорске. Я, конечно, не могла сказать Анне, куда и для чего меня отзывает ЦК комсомола. И вдруг весной наши дорожки снова сошлись, стали нас готовить для заброски в Шелтозерье. Легенду я свою выучила, меня даже ночью будили. Нет, правда, Нина Лебедева два раза будила. Если надо, я могу повторить.
Куприянов улыбнулся и махнул рукой.
— В общем, скажу то, что мы сказали нашему Юрию Владимировичу, — не оплошаем. Живыми в руки врагам не дадимся.
— У вас такой тяжёлый маршрут, переправа через Свирь, — вздохнул Куприянов.
— Плаваем мы хорошо, стреляем метко, по-пластунски ползаем, как ящерки. Доверьте нам это задание, товарищи. Вот увидите, не подведём.
Куприянов улыбнулся Марийке, потянулся к машинописным листам оперативного плана и слева от грифа «Совершенно секретно» написал толстым красным карандашом «Утверждаю» и размашисто расписался. Тем временем Власов задал вопрос:
— Взысканий по комсомольской линии не имеете?
— У меня одни благодарности и за работу пионервожатой в школе, и за труд в госпитале, — подхватилась Марийка.
Анна встала рядом с ней, опущенные длинные ресницы еле заметно дрожали.