— Тут русский дух, тут Русью пахнет, — сказал весело Андропов помощнику, что-то усердно переписывавшему из блокнота в толстую амбарную книгу. — Чувствуется, народу нынче побывало.

— Как всегда — партизаны, военные. Ну, и трубка нашего Вершинина даёт знать. Сам уехал в командировку, а табачок живёт в этих стенах.

Андропов хотел было спросить, куда уехал начштаба партизанского движения, но тут же отогнал эту мысль — он уже давно дал себе слово раз и навсегда искоренять довоенные привычки. Понадобится — скажут. А эти штатские «куда», «зачем», «с кем», «надолго ли» он изгонял из своей головы и других отучал от этого.

— Кто у Куприянова? Он мне назначил на восемь.

— В общем-то, все только разошлись, Юрий Владимирович, по предстоящему Пленуму, сами знаете, сколько вопросов надо решить. Там ещё остался Карахаев.

— Дела военные — дела секретные. Я подожду, — сказал Андропов.

Ждать пришлось недолго: толстая дверь, обитая чёрным дерматином, отворилась, и на пороге вырос крепко сбитый Карахаев — заведующий военным отделом ЦК.

— О, Юра Владимыч, здравствуй, — сказал он, вытирая платком лысеющую голову и пристально вглядываясь в глаза Андропова. — Идёшь последним на посиделки к товарищу бригадному комиссару, — добавил Карахаев не то с улыбкой, не то серьёзно. — Он тебя зело уважает, можно сказать, даже как бы всей душой. И голоса на тебя никогда не повысит, а тут каждый день шишки получаешь. Ну, ладно, иди, иди, это я так…

Куприянов, стоя у широкой штабной карты, прикреплённой к глухой стене и слегка прикрытой голубой занавеской, пил воду прямо из пожелтевшего графина, тоненькая струйка стекала на новенькую портупею, и та слегка потемнела.

— Во, черти, обкормили сегодня селёдкой, — улыбнулся он как-то озорно, по-мальчишески. — Одна рыба в столовой — и жареная, и пареная. Тебя что-то я не видел сегодня там. Ну, здравствуй, дорогой Юра Владимыч, здравствуй, мой вечно юный и боевой комсомол. Как живёшь, как дома, как там Таня, сынок? Садись, рассказывай. Чаю хочешь? Я уже столько выпил, что неудобно просить более, а для тебя мне как-то сподручнее поклянчить.

Куприянов, моложавый, в новенькой комсоставской форме, в поскрипывающих хромовых сапогах, вышел в приёмную, смеясь, сказал, чтоб ещё раз вздули самовар.

— Понимаешь, после возвращения из Москвы дела так накатились, так всё завертелось вокруг, да ты сам видишь, как у нас сдвинулось с места. Так что не взыщи, что сразу не позвал. Всё свободное время ушло на подготовку к завтрашнему Пленуму ЦК. Людей надо собрать, разместить, накормить. Я твою фамилию видел в списке, ты выступаешь в прениях по докладу Сюкиайнена о задачах органов агитации и пропаганды в республике. Так не сердишься, что не позвал тебя раньше? Ну, а за долготерпение вот тебе подарок прямо из Кремля, из тамошнего буфета. Поди, слыхивал, кто такие курит?

Куприянов достал из боковой тумбы длинного стола плоскую широкую коробку с малопонятной надписью чёрными буквами по зелёному полю «Герцеговина флор».

— Угости своих ребят, скажи, мол, бригадный комиссар из самого Кремля привёз, — повторил довольный Куприянов, весело оглядывая Андропова, ладного, высокого, с красивой короткостриженой головой.