Дверь из толстых дубовых досок, такую не выбить, я обернулся в камере, гвардейцы уже уступили место тюремщикам, толстым и здоровенным, но и те на меня посмотрели с опаской, я не уступаю им ни по росту, ни по ширине плеч, но выгляжу мускулистее, это заметно.

Один сказал рыкающим голосом:

– Здесь все охраняется как снаружи, так и внутри, понял?

– И что? – спросил я.

Он повысил голос:

– Это к тому, что если начнешь шуметь, тут найдется, кто тебе переломает ребра!

– Это хорошо, – сказал я. – Обожаю, когда мне ломают ребра. В котором часу ужин?

Оба загоготали, словно я сказал что-то жутко смешное, отступили за порог. Дверь захлопнулась, тюремщик с грохотом задвинул засов, я слышал как со скрипом всаживает в петли дужку громадного замка.

Была мысль сосредоточиться и попробовать ускользнуть из камеры через портал. Правда, всего на шаг, от силы на два, но все-таки свобода по ту сторону двери, однако какая это свобода, если пробиваться еще четыре этажа наверх, а после путешествия через портал буду слабее мокрой курицы.

Долго думал, ничего умного в голову не лезет, кроме как вступить в переговоры и как-то уболтать, я должен быть в этом сильнее этих питекантропов.

Выждав некоторое время, постучал в двери кулаком, потом ногой. Долго никто не показывался, я бил ногой, но кроме меня никто грохота вроде бы и не слышит. Либо слышат, но лишь посмеиваются, дескать, пусть побесится…

– Хорошо же, – прорычал я, чувствуя, как злость уже захлестывает так, что какие тут придуманные демократические ценности, есть только реальные и общечеловеческие: человек человеку люпус эст, да еще такой люпус, что четвероногий люпус поджал бы хвост и убежал, тоненько визжа, при виде двуногого собрата.

Дверь из плотных дубовых досок, но здесь я уже видел, в каком месте прибит засов, когда еще только подводили к этой двери снаружи, сейчас вытянул вперед руку и согнул указательный палец.

Рукоять пистолета возникла в ладони, сразу грянул выстрел. Пуля пробила толстую дверь насквозь, я чуть сместил ствол и выстрелил несколько раз подряд, после чего саданул ногой.

Затрещало, но дверь устояла. Не желая стрелять снова, я ударил дважды, и она распахнулась, позвякивая наполовину оторванным засовом.

Со стороны коридора донеслись неторопливые шаги, ага, идут усмирять разбушевавшегося арестанта, хорошо, идите.

Я выждал, в поле зрения появились два тюремщика, оба сытые и с такими лоснящимися от жира мордами, будто подбирали ими мелкие куски сала прямо с пола.

У одного пояс оттягивает громадная связка ключей, второй среагировал раньше: охнул и выпучил глаза.

– А ты как сумел…

Первый вскрикнул тонким поросячьим голосом:

– Надо звать стражников!

Он развернулся, готовый бежать за подмогой, я сказал зло:

– Вас же двое, что ж такие пугливые орлы? А как насчет переговоров?

И сразу открыл стрельбу из двух пистолетов, сцепив кулаки, сильные в переговорах не нуждаются. Их тела задергались, один рухнул вниз лицом мне под ноги, второй успел повернуться, намереваясь удрать, я просадил его насквозь со спины, мне можно, я демократ и голосую за либеральные ценности.