— Если оставаться не хотите, нужно будет кататься на капельницы и уколы. Дважды в день.

— Я не смогу, — впервые за все время подаю голос. Он охрип и звучит слабо. — У меня учеба и работа.

— Дорогая моя, ты только что умирать собиралась, — мягко журит врач. — Имя мое запоминай, у нас с тобой будут долгие отношения. Если, конечно, хочешь в будущем забеременеть и благополучно родить, — опуская голову, смотрит из-под очков. — Никакой работы пока. Покой, в том числе половой, и неукоснительное выполнение лечебного режима.

— Римма Павловна, вы все распишите по препаратам и по времени. На капельницы будет приезжать.

— Хорошо, — кивает женщина. Улыбаясь мне, добавляет: — Мужа бесценного отхватила. Уж я вижу. Насмотрелась.

— Это не я… Он, — зачем-то уточняю.

— Не удивительно. Такую красавицу грех не заметить.

Смущаюсь еще сильнее и, замолкая, отвожу взгляд.

Пока Римма Павловна формирует рецепт, прописывает режим и еще какие-то направления на анализы, смотрю куда угодно, лишь бы не на Рейнера.

— А больничный лист оформить можно?

Ее, конечно, крайне удивляет указанное место работы. Вряд ли в эту клинику когда-либо обращались официантки, да и фамилия Андрея ей отлично знакома. Но, надо отдать должное, врач быстро справляется с замешательством и продолжает работу.

Позже нас проводят в палату. У меня забирают кровь на анализы и ставят первую капельницу. Введение препарата длится больше сорока минут, и все это время Рейнер не отлучается ни на секунду. Скидывает пиджак и садится на твердый стул у кровати, на которой я лежу.

— Расскажи мне что-то, — обращаюсь к нему, когда выдерживать пристальное взгляд не остается сил.

Сердце с такой силой колотится, поймать не могу. Оно повсюду. И в горле, и в висках, внизу живота и в кончиках пальцев.

— Спрашивай, что хочешь знать.

— Ты расстроился, да? Что не получилось?

— Вначале да, — подтверждает мои наблюдения. — Но потом понял, что к лучшему.

В этот момент мое сердце перестает биться. Не имея возможности переместиться, сжаться, защититься, нервно скрещиваю ноги и тру их друг о друга.

— К лучшему? Значит, уже не надо?

Андрей усмехается и шумно выдыхает воздух. Курить, очевидно, тянет. Только сейчас понимаю, что он не делал этого с вечера.

— Не так выразился. Не к лучшему. Просто так правильно.

— Наверное… — тишина вновь затягивается. Спрашиваю первое, что всплывает в сознании. — Почему ты бросил спорт?

— Много нюансов. В основном потому, что не в моем характере играть на вторых ролях. Ошибается тот, кто полагает, что бокс — не командный спорт.

И снова замолкает.

Я же словно за нужную ниточку схватилась, в надежде, что она меня и выведет, не могу сдержать нетерпения.

— Продолжай.

Андрей, меняя положение, наклоняется вперед и упирается локтями в колени. Судя по всему, на откровения не настроен. Но все же произносит, приглушая голос:

— Не умею подчиняться чужому руководству, советы слушать тоже… Все сам привык. Решать и действовать. Все сам.

— А если… Если будет сын… У тебя… — так смущаюсь, никак не могу закончить мысль. — Если у тебя будет сын, отдашь его в спорт?