Пришлось наконец признаться себе: да, тяжелей. Каждый раз сталкиваешься с неизбежностью старости и смерти. Наблюдаешь, как угасает разум, как человек уходит в темноту, и ничего не можешь сделать. Боль, отчаяние родственников или предательство, приправленное пресным жирным соусом самооправдания. Ледяные барьеры между близкими людьми, ужас одиночества и эгоизма. Нет виноватых. Только жертвы. Те, кто предают и бросают больных стариков, тоже жертвы. Сколько ни придумывай уважительных причин, как ни пытайся забыть, все равно не получается. Мучает совесть, грызет изнутри страх, что тебя тоже когда-нибудь бросят умирать в доме скорби твои дети и внуки.

Старость, болезнь, смерть – зло обыденное, безличное. Зло, с которым нельзя бороться. А маньяки – зло исключительное, конкретное. Его можно вычислить и остановить. Если нет никаких следов, никаких зацепок в настоящем, надо заглянуть в прошлое.

Когда появился Молох, Оля сразу вспомнила давыдовского душителя Анатолия Пьяных и пыталась найти материалы по тому старому делу. Что бы ей ни говорили, она видела очевидное сходство почерка его и Молоха. Но материалов не нашла. На фамилию «Пьяных» поисковая система не выдала никакой информации. В архивах института удалось отыскать только копию официального заключения экспертной комиссии.

– Ты что, не помнишь? Все материалы были приобщены к уголовному делу и переданы следствию, – сказал Кирилл Петрович, – я вообще не понимаю, зачем тебе это надо.

Оля откопала сообщение о пожаре в давыдовском интернате для слепых и слабовидящих сирот, который произошел в ноябре восемьдесят шестого, то есть именно тогда, когда Пьяных покончил с собой. При пожаре погибло трое детей, две воспитательницы, одна учительница. Позже в больнице скончались от ожогов няня и сторож. Причиной трагедии решено было считать неисправность электропроводки.

Обычно по делам об особо тяжких преступлениях собирается огромное количество сведений, которые подлежат регистрации, учету, хранению. Все, что касалось дела Пьяных, исчезло бесследно.

Дима Соловьев тоже удивился, когда она попросила его послать официальный запрос в ГИЦ*. От него она услышала те же слова:

– Не понимаю, зачем тебе это надо?

Если честно, она сама до конца не понимала.

– Действительно, почерк немного похож, – сказал Дима, – но все-таки это не Молох. Ты же знаешь, убийца повесился в камере. Он не мог воскреснуть. Или ты подозреваешь, что Пьяных – не настоящий убийца?

– Подозреваю, – призналась Оля, – как тогда, так и сейчас.

– Да? Только никому, кроме меня, не говори об этом, ладно? И так я постоянно слышу, что ты фантазируешь, выдумываешь какие-то завиральные версии.

– Хорошо, никому, кроме тебя, не скажу. Но тебе ведь можно?

– Мне можно. Мне говори, что хочешь.

Она сняла телефонную трубку, набрала рабочий номер Димы Соловьева, долго слушала длинные гудки. Трубку так никто и не взял. Оля хотела перезвонить на мобильный, но в дверь постучали, и через минуту в кабинет ввалился табунок студентов-практикантов.

Совещание у заместителя министра проходило довольно вяло. Соловьев высказал версию, что это продолжение серии, начавшейся два года назад. Трех неопознанных подростков и Женю Качалову мог убить один и тот же человек. Совпадала география преступлений – лесополоса у шоссе, в радиусе около двадцати километров от МКАД. Способ убийства, приблизительный возраст убитых. Отсутствие очевидных следов изнасилования. Убийца каждый раз оглушал ребенка ударом по голове сзади, душил руками, раздевал и потом поливал труп детским косметическим маслом. Надо еще раз просмотреть поисковые профили преступника, составленные специалистами-психологами и психиатрами из группы профессора Гущенко. Они, вероятно, полностью совпадут с нынешним вариантом.