– Вы только не волнуйтесь, – прошептала на ухо Вера Евгеньевна и отдала ему портфель, который прихватила из раздевалки, – если что, у меня есть валерианка в таблетках и валокардин.

– Спасибо.

Дверь открылась. Из учительской вышла Карина Аванесова, красная, мокрая, с открытым ртом и блестящими от слез глазами. Увидев Бориса Александровича, она вдруг схватила его за руку, как будто боялась упасть, и прошептала:

– Не говорите им про дневник, умоляю!

– Кариша, – Вера Евгеньевна обняла ее за плечи, оттащила от старого учителя, – деточка, как ты себя чувствуешь?

– Голова кружится, – хныкающим голоском пожаловалась Карина.

– Пойдем, я отведу тебя к медсестре.

Они прошли несколько шагов по коридору. Учительница поддерживала девочку за локоть.

– Борис Александрович, – Карина остановилась, оглянулась.

– Что? Что ты хочешь сказать? – спросила Вера Евгеньевна.

– Борис Александрович, – повторила девочка и больше ничего не прибавила.

В дверном проеме появился рыжий парень в джинсах и свободном сером свитере, скользнул взглядом по лицу старого учителя.

– Проходите, пожалуйста.

Никого из учителей в комнате не было. Рыжий оказался старшим лейтенантом ГУВД Антоном Горбуновым. Кроме него в учительской находились еще двое. Один, полный, лет тридцати пяти, в милицейской форме, с майорскими погонами, стоял у окна и тихо разговаривал по телефону. Второй, худощавый, в штатском, с седым ежиком, сидел за столом и быстро писал что‑то.

– Здравствуйте, Борис Александрович, присаживайтесь, – произнес седой, продолжая писать, – меня зовут Соловьев Дмитрий Владимирович. Я следователь ГУВД.

«Через пятнадцать минут у меня урок в десятом “А”, – подумал Борис Александрович, – наверное, уже отменили».

– Этого не может быть, – произнес он вслух и удивился звуку собственного голоса, как будто говорил не он, а кто-то другой.

– Простите? – Следователь вскинул глаза, отложил ручку.

– Когда? – Борис Александрович хрипло откашлялся. – Когда это произошло?

– В ночь с воскресенья на понедельник. Между двенадцатью и часом.

– Убийство? Ее убили? Господи! Нет, подождите, этого не может быть, это какая-то нелепая ошибка.

– Борис Александрович, когда вы видели Женю Качалову в последний раз?

– Я видел Женю… Да. Мы с ней встречались в воскресенье, поздно вечером, около десяти. А скажите, вы уже беседовали с ее дядей? Он знает?

– С дядей? – Следователь слегка шевельнул бровью. – У Жени есть дядя?

– Брат ее матери. Старший. Как раз вчера вечером приходил ко мне домой, поговорить о Жене. У девочки огромные проблемы, и он единственный знает о них. Женя сама рассказала ему. Я тоже знал, случайно. Мне она не рассказывала, просто так получилось. Но это требует особого разговора. Это потом. – Борис Александрович испугался, что сейчас совсем запутается и запутает их, заговорил слишком быстро, скороговоркой: – Дядю зовут Михаил Николаевич. Он долго был за границей, теперь вернулся. Вы обязательно должны с ним связаться. Нет, погодите. Вы сказали, все произошло в ночь с воскресенья на понедельник? Получается, что мы с ним говорили о Жене, когда ее уже не было? То есть он ничего еще не знал? Ну да, именно так получается.