В комнате повисла тишина. Все трое смотрели на старого учителя. Он стоял посередине, с портфелем в одной руке, с шарфом в другой. Он вдруг замолчал, несколько раз чихнул, закашлялся, прижал ладонь к груди. Портфель и шарф упали на пол. Лицо побелело, на лбу выступил пот. Дыхание сделалось частым и хриплым.

– Вам нехорошо? – спросил следователь.

Борис Александрович принялся шарить в карманах в поисках баллончика. Руки дрожали. Он вытащил упаковку бумажных носовых платков, очки, ручку. Все падало на пол, он как будто не замечал. Баллончика в карманах не оказалось. Его там и не могло быть. Он положил его в карман плаща в последний момент.

– Пожалуйста… там… в раздевалке… мой плащ, – прохрипел он сквозь одышку.

– Что? Лекарство? Что у вас? Сердце? – Рыжий лейтенант бросился к двери.

– Баллончик с вентолином, – успел сказать ему вслед Борис Александрович и опять захлебнулся кашлем.

– Может, «скорую»? – спросил следователь. – Да сядьте хотя бы.

Борис Александрович опустился на стул, расстегнул ворот рубашки. Соловьев стал поднимать все с пола. Портфель, шарф. Пачка платков, очки, ручка и еще одна вещица. Розовая пластмассовая заколка в форме бантика, с мелкими блестящими стразами. Ее он взял двумя пальцами, поднес к свету. Полный майор тут же подскочил к нему и чуть слышно присвистнул. В замочке заколки застрял закрученный спиралью каштановый волос.

– Это… это… – повторял Борис Александрович, глядя на заколку, – я нашел…. принес… – В груди у него хрипело и булькало, кашель сменялся тяжелой одышкой.

– Не волнуйтесь, пожалуйста, – мягко сказал следователь, – у вас ведь астма, да? Вам нельзя волноваться.

За дверью послышался топот. В учительскую вбежал рыжий лейтенант с баллончиком вентолина в руке.

– Извините. Пришлось залезть к вам в карман, не тащить же сюда плащ.

Он протянул баллончик и посмотрел на Соловьева. Как ни было худо Борису Александровичу, он успел заметить, что улыбка на круглом лице рыжего лейтенанта слишком быстро сменилась серьезным, тревожным выражением. Оперативник и следователь обменялись непонятными взглядами.

– Дмитрий Владимирович, на минуту, – тихо сказал оперативник.

Они отошли в дальний угол комнаты, стали шептаться. Толстый майор направился к ним. Старый учитель видел только три спины и не слышал ни слова. Он брызнул в рот порцию вентолина. Лекарство действовало слишком медленно. Надо было расслабиться, закрыть глаза, считать про себя до ста. Но не получалось. Он, как зачарованный, смотрел на седого следователя, рыжего оперативника и толстого майора. Откашлявшись, он спросил:

– Как вы узнали мой плащ?

Голос его прозвучал тихо, сипло, но рыжий услышал и резко повернулся, успев надеть на лицо все ту же приятную улыбку.

– В учительской раздевалке он единственный мужской.

– Да, конечно. Кроме меня в школе еще двое мужчин. Учитель труда у мальчиков и учитель физкультуры. Но они носят куртки.

«Зачем я это говорю? – подумал он. – Я уже могу говорить, но сказать должен совсем не то. Мне необходимо сообщить им нечто важное. Что же? Господи, что же?» – После приступа сознание его путалось. Ему требовалось еще минут тридцать, чтобы окончательно прийти в себя.