— Ты пойми, Милютин, я сейчас твою жизнь спасаю. А ты мне помочь не хочешь ради себя же. Может быть, Зубарев где-нибудь сейчас кого-то убивает. Понимаешь ты это, из твоего автомата убивает. Ведь прапорщик Горбань Владимир — сосед твой, не его. Значит, это ты автомат достал, ты. Он из него убьет — ты отвечать будешь.

Под таким напором все нутро Милютина таяло от страха. Он чувствовал в этих словах правду. Юрка — убьет. Точно: убьет.

Он не остановится. Ему на первый раз мало показалось. А расстреляют потом его, Милютина. И про Горбаня знают, и про Зубарева. И скрутили его у самого трапа. Все-все им известно. Откуда? И он выдавил, точно кость, застрявшую в горле, свою тревогу, свою надежду:

— Не убьет. Мы автомат спрятали…

— Где, где спрятали, Саша, да не тяни время, пойми!

— Спрятали на какой-то стройке. Я не помню точно, где, вернее, не знаю, никогда там не был… темно было.

— Ну, вспоминай, вспоминай, где. Возле забора? На базе? Где?

— Не на базе. Мы уже от вокзала отошли. Потом там какая-то улица была. Магазин, помню, сиреневые такие окна. Универмаг, что ли. Потом шли дворами, дворами, вышли на какую-то стройку.

— Ну!

— Там еще халабуда есть такая, на ней прожектор стоит. А у этой халабуды сбоку что-то приделано, вроде стола.

— Саша, что ты солому жуешь? Веселей, веселей отвечай.

— Ну, не совсем стол, а… на котором строгают, как его…

— Верстак, что ли?

— Ага, верстак.

— Дальше!

— Там вата колючая. Под нее мы автомат и сунули.

«Все! Ребята там найдут эту стройку, впотьмах найдут. А если за нос водит, если время тянет?»

— Врешь ты все, Саша. Нет там никакой стройки, никакой халабуды, что-то ты темнишь, дружок…

— Есть! Запомнил еще — лозунг там такой висит: «Береги рабочую минуту!»

— Береги, говоришь? Ольга Константиновна, продолжайте допрос. Я на минуточку.

Едва вышел этот въедливый мужик, Милютин сразу почувствовал себя вольнее. Отпустил комплимент:

— Такой девушке готов давать любые показания. Разрешите в вашем присутствии закурить?

Едва опомнившись от страха, он уже был самим собой — галантным и остроумным, и новая роль — дающего показания — показалась ему удобной и даже приятной. «Автомат пусть берут, раз уж они так за него дрожат. Юрку я им не выдам. Хоть деньги целы будут. Как в банке».

Ровным, аккуратным почерком вела Дубовая опись вещей, изъятых при обыске: брелок, часы, расческа, деньги в сумме ста двадцати рублей 36 копеек, начатая пачка сигарет «Прима»…

— Простите, Оля, — так, кажется? Имущество мое скромное, холостяцкое. Все мое ношу с собой, как сказал один древний грек.

— Грек! Ох и накрутил же ты! Хоть бы уж не врал.

— Никогда в жизни… Саша Милютин не врет, он иногда позволяет себе пошутить с дамой…

— Где Зубарев, шутник?

Друганов в это время говорил по телефону с Хабаровском. Он корректировал движение машины с рацией.

— Так, мимо привокзального универмага, по улице… Сворачивайте во двор. Держите направление к Станционной… Дальше нет дороги? Правильно. Тут они по тропке шли. За мусорный ящик, дальше, еще дальше… Стройка должна быть! Какая? Откуда я знаю — какая. Стройка, и все. Две их? Вот черт! Прожектор есть? Ага, прожектор на халабуде — идите прямо на него.