— Ты еще не знаешь, сколько раз ныло бы твое сердце, если бы тебя не задержали. Деньгам, свету божьему, жизни своей не рад был бы ты. Днем и ночью ждал ареста. Говорят: ждать — хуже всего на свете, а уж тюрьму ждать — и вовсе пытка.

— Юрка говорил, что не подловят.

— Юрка… Где он сейчас, твой Юрка? Что он еще натворит, твой Юрка? Тебе шестое чувство не подсказывает?

— Откуда я знаю? Мы из касс аэрофлота в разные стороны пошли.

— А куда он билет взял?

— Не знаю, честное слово, не знаю.

— Врешь, Саня, ох, врешь. На Москву он билет взял. Мы это знаем, а ты нет. Странно, правда?

Друганов опять позвонил в Хабаровск, попросил, чтобы по корешкам авиабилетов установили, куда и когда вылетел Зубарев. Кузьмин ответил: билет взят до Москвы, но Зубарев на посадку не явился. Но, видно, пробирается в Москву. Где его искать там, где он остановится — Милютин должен знать обязательно. Ведь не настолько же он доверился Зубареву, что отдал свою долю денег, не спросив адреса. Вот это главное — адрес Зубарева — надо было выудить из Милютина во что бы то ни стало.

— Ну сами посудите, откуда мне знать, где Юрка в Москве живет? В гостях я у него не был, писем он мне не писал, телеграмм тоже не слал…

— А ты ему?

— Что — я ему?

— Да телеграммы-то. Не посылал разве?

— Откуда б я ему их посылал? Вы меня смешите, честное слово.

Друганов уже уверился, что его пробный шар попал в точку. И забегавшие глаза Милютина, и беспокойные его руки, и это «честное слово» — за несколько часов Леонид Федорович так изучил своего «подопечного», что почти с полной уверенностью мог сказа гь, когда тот искренен, а когда врет.

— Ну как это — откуда? Ты же на морвокзале был во Владивостоке? Был. Там почта круглые сутки работает. Ведь так?

— Не круглые сутки. До восьми вечера.

— Ну вот, и это ты знаешь. А говоришь — не посылал. Так куда посылал-то?

— Ну честное слово…

— И потом, от морвокзала до главпочтамта рукой подать. Смотри, Саня, нам ведь недолго два телеграфа проверить. Вот сейчас же по телефону свяжемся с Владивостоком. Сам посуди, нехорошо получится, если нам скажут, что бланк телеграммы, твоей рукой заполненный, с адресом Зубарева, на главпочтамте лежит. Мы ради тебя стараемся, а ты нас дуришь.

Ольга Дубовая, вслушиваясь в этот мирный, неторопливый разговор, все ловила себя на одной мысли. Еще когда она производила опись личных вещей, изъятых у Милютина, обратила внимание на его записную книжку. Почти новая, адресов в ней было немного, однако выписаны они были с той старательностью и аккуратностью, с какой обычно люди начинают вести адресные книжки в первые дни. Чтобы еще раз проверить свою догадку, она подошла к куче вещей, изъятых из карманов Милютина, выбрала записную книжку — голубенькую, с твердым переплетом, еще не утратившим добротный глянец, и начала ее листать. Взяла маленькую складную лупу…

Она нашла то, что искала. Маленькая деталь беспорядка в почти новой адресной книжке при первом осмотре скользнула мимо ее внимания, однако чем-то зацепилась в памяти. И все это время она старалась вспомнить — чем?