— Ты вернешься сейчас к дому пасечника, — сказал он Савельеву, — отыщешь, если сможешь, старые следы шатуна и пойдешь по ним до конца. Может случиться так, что мы встретимся с тобой в одном и том же месте.

В глазах Савельева загорелся охотничий азарт:

— Значит, друзья, есть подозрение, что шатун — не шатун?

— Будем проверять, — уклончиво сказал Касьянов. Группа стала собираться в дорогу.

— Вездеход-то отпустили! — простонал вдруг Савельев.

— Ай, Савелюшка, — ласково сказал ему Ахметов. — Какой ты нежный барышня! Ему «кадиллак» нада… А вот это не хочешь?

И Ахметов указал ему на груду вещей, сваленную в углу.

— Лыжи! — радостно вскрикнул Савельев. — Горные!..

— Вот. И полетишь с горка, как… — Ахметов секунду подумал и добавил: — Взлетишь, как орел, но… не падай, как ворона!

— Я тебе, Ахмет, другие лыжи сделаю. Знаешь? Ноги, руки к спине прижму… Только встреться мне один в тайге.

— Ай-вай! Товарищ старший оперуполномоченный… Он мне угрожает. А за угрозу по статье номер…

Савельев уже не слышал его, хлопнул дверью.

— Лейтенант Ахметов, — сказал ему Касьянов. — Отставить шутки.

— Есть, — серьезно ответил Ахметов и наклонился над письмом Сабурова.

— Смотри сюда…

Лейтенант впился в чертеж Сабурова, изучал его минут десять, потом сказал:

— Думаю, бой будет вот здесь — у этого водопада.

Готов? Пошли…

На третий день пути Ахметов обратил внимание на то, что около солнца, стоявшего еще высоко, стали быстро накапливаться серые, дымчатые облака. Потянуло холодной сыростью. Касьянова беспокоила перемена погоды. Он рассчитывал без помех добраться до землянки и оборудовать там основную базу. Старые следы, оставленные им и Кочегаро'вым, были еле заметны на снеговом полотне тайги: метель, случившаяся после его возвращения в город, сделала свое дело. Если снова пойдет снег, то скроет все. Касьянов и Ахметов прибавили шагу.

Поход с Кочегаровым пошел на пользу Касьянову: его цепкий глаз узнавал знакомые повороты, засечки, на которые указывал ему старый пчеловод. Дмитрий шел впереди, разгребал снег, как бульдозер. Ахметов еле поспевал за ним. Пот застилал ему глаза. Лямки рации нестерпимо давили плечи. Оступившись на крутом косогоре, Ахметов поцарапал лицо, наткнувшись на сухие и острые, как стрелы, ветки пихты… Нет, не зная тайги, тяжко в ней.

Лишь под вечер добрались они до землянки. Ахметов свалил с плеч груз и сел на нары, не в силах шевельнуть и пальцем. Касьянов устал не меньше — руки его дрожали, когда он ставил в угол свой автомат, снимал варежки. Однако он, по-видимому, и не помышлял об отдыхе.

— Ахметов, — сказал он ему, тяжело дыша. — Останешься здесь. Что бы ни случилось, не выходи отсюда, пока не стемнеет. Ясно? — И пояснил: — Тебе нельзя отлучаться. Ты — на рации…

Прикрыв за собой дверь, Касьянов с биноклем и автоматом вышел, наказав Ахметову ни под каким видом не зажигать в землянке огня.

Падал легкий снежок. Тайга помрачнела, в вершинах, набирая силу, загудел ветер. Вечерние сумерки, накапливаясь между гор, затягивали пеленой угрюмые кедры. Касьянов, освободившись от груза, шел легко, но осторожно. Свежего следа шатуна нигде не было видно.