Взвизгнули только шины или подключились жестянка и двигатель? Машина сорвалась с места и взлетела в облаке пыли и горелого битума. Ивана ухватилась за приборную панель, но все точки опоры сменили местоположение: полимерная консоль оказалась у нее над головой, с пола брызнул дождь из слоистых стекляшек, затылок уперся в потолок. Не было ни боли, ни других острых ощущений. Она парила. Сила земного притяжения исчезла, все мысли и ощущения покинули мир возможного. Она сказала себе: «Твои нервы перерезало при столкновении, бедная моя крошка, а мозги, как водяная бомба, распластались по во-о-он тому стеклу…»

Потом тяжелый кузов шмякнулся на крышу.

Ивана хотела закричать, но горло перехватило – ее душили собственные внутренности. Она рыгнула, сплюнула рвоту пополам со сгустками крови.

Новый удар, на этот раз – прямое попадание. Нужно вжаться в пол и скрючиться. Кости цеплялись за мышцы, на манер крюков мясника.

Она вспомнила слово: бочка. Они сделали бочку! Слово ее успокоило. Слово стало ограждением. Она лежала вниз головой, накрытая волной воспоминаний, картин, разговоров о водителях, выживших в подобных кульбитах… Машина продолжала вертеться. Обломки пластика, осколки, клочья неба… Ивана все больше съеживалась, ее маленькое, хрупкое, как яичная скорлупа, тело хотело одного – чтобы смерть отвернулась от него.

Последний удар оказался таким резким, что боль прошила Ивану насквозь, но сознание не отключилось, аналитические способности остались при ней: машина влетела в сосну правым боком, два колеса зависли в воздухе, два других остались на земле.

Этот скособоченный мир она знала. Вернулись воспоминания о Хорватии – она прогнала их и взглянула на Кляйнерта. Подушка безопасности прижала его к сиденью. Она невероятным усилием высвободила голову и увидела, как сильно пострадало лицо комиссара. Очки разбились. Из пореза стекала кровь, нос был в буквальном смысле слова спрессован. Застрявшая в руле рука сложилась под немыслимым углом.

Да что рука, непонятно, жив ли он вообще!

У нее за спиной раздался какой-то шум. Затылок, как ни странно, подчинился команде, шея повернулась, и она увидела, что заднее сиденье подбросило к потолку, а запаска застряла между ним и спинкой. И – лучшая новость дня! – Ньеман пытался распрямиться.

Почему так горячо векам? Ивана поняла, что у нее пострадало лицо, но не позволила себе задуматься, что и как. Ручища шефа уцепилась за сиденье совсем рядом с ней.

– Нужно выбираться, – странно спокойным голосом произнес он. – Сейчас загорится.

Только тут она почувствовала запах бензина и чего-то еще, что наводило на мысль о бомбе. Со дна души начала подниматься паника. Она в западне. Правую дверь наверняка заклинило, хоть она ее и не видит из-за подушки. Открыть не получится. Одна надежда – Ньеман, он пытается справиться с левой, которую блокирует земля – машина накренилась под углом сорок пять градусов.

И лейтенант Ивана Богданович взмолилась – не словами, не губами, не мозгом и не памятью, а всем телом, каждой его клеточкой. Все ее существо обратилось в мольбу к небесам.