– Началось! Парни! Началось!

Маленький, счастливый, раскрасневшийся, похожий на пионера в синих шортиках, которому всё-таки разрешили подарить букет цветов товарищу Кириленко, он выбежал в коридор, а потом во двор и стал орать на весь спящий зеленый домик, на всё дремотное Анастасьино:

– На-ча-лось! Му-жи-ки! Девки! Ромка, Гришка, Ленка, началось! Запад с нами! Только что передали.

– Ты дурак совсем или прикидываешься? – схватил его Богач, который вражеское радио тоже втайне слушал, чтобы не отставать от стремнины идеологической борьбы, и чувствовал себя при этом подростком, разглядывающим неприличные картинки. – А вот это действительно пипец. Всем нам пипец. Сейчас сюда понаедет начальство, будут доискиваться до правых и виноватых, и мало никому не покажется. Это тебе не Семибратского на хер послать. Все на костер пойдем без исключений.

– Всех не повыгоняют. Мы заставим их на уступки пойти, – говорил возбужденно Бокренок. – Надо только четко сформулировать требования и создать штаб. И гонцов по всем факультетам пустить. Листовки садимся писать. Надо, чтобы нас для начала по всему универу поддержали. И не терять ни минуты.

Глазенки у него засверкали, ручки-ножки задрожали, волосы растрепались, головка задергалась, заплясала на худенькой шее. Дионисий в ужасе смотрел на Бокренка, и пухлые стукаческие губы испуганно прыгали в ответ: молчи, молчи! Но Бокренка было не остановить:

– История капээсэс, бляхас-мухас, мы им ее на практике провернем. Они еще пожалеют, что скармливали нам ее два года… Верхи не могут, низы не хотят, есть такая партия, главное – в драку ввязаться. Весь мир за нас встанет и погубить не позволит. Мы свою «Солидарность» здесь запустим, мы…

Сыроед ухмыльнулся и хотел было еще какой-нибудь цитатой из Венички про верхи и низы щегольнуть, а не отошедший от драки с ним Бодуэн приблизился к Бокренку и резким ударом двинул мальцу в челюсть, в последний момент удар попридержав.

– Ты чего? – спросил Бокренок обиженно и потер слегка задетую скулу.

– И курдячит бокренка. В следующий раз врежу по-взрослому. Чтобы все были на месте. А ты куда, шкет?

– Мне надо… – пробормотал Дионисий.

– Дома сиди, я сказал! Ничего тебе сейчас не надо. Я один за всё отвечаю. Кого не хватает?

– Непомилуя с Люськой.

– Где они?

– Песни записывают, – хмыкнул Сыроед и насмешливо поглядел на мрачную Алену.

– Значит, пойдешь за ними и приведешь.

– Сейчас?

– Погоди-ка, Гриш. А может, и хорошо, что Павлушки нет, – остановил бригадира Данила. – Как бы он тут сгоряча не натворил делов. Боюсь я этих пассионариев. Пусть лучше погуляет. А если что, Люда его прикроет.

– Нет, – сказал Бодуэн властно. – Пусть идет и приводит. Чтобы никаких подозрений на бригаду не было. Мы – работаем.

– Трусы вы! – выкрикнул Бокренок, и из глаз у него слезы гнева брызнули, а кулачки сжались. – Нам шанс выпал, может быть, единственный в жизни, а вы его упустить хотите. Вам еще ничего не сделали, а вы уже на попятную пошли. Вам потом этого дети ваши не простят. Данила, Сыроед? Что вы воды в рот набрали? Ведь вы же говорили, вы же хотели сами, вы мечтали, чтобы у нас…