Инна сидела в посольском садике, сжав сложенные на коленях руки, и проклинала Рабигуль за ту непонятную ей власть, которую она имела над Аликом. Потом вспыхнула ненависть к мужу: нажрется и лапает и сопит, шоферюга! Что он понимает в любви? Осчастливил раз в жизни - женился - и все дела!
Ну, дочку сделал - за дочь спасибо. Но разве можно сравнить его с Аликом? Там столько нежности за один только вечер, сколько с Генкой - за жизнь. И никогда не пахнет от Алика ни водкой, ни луком, ни чесноком, а от Генки - всегда! Конечно, там культура, там жена - музыкантша. Только где она, его музыкантша? Небось завела себе хахаля, вот и не едет.
Так страдала, мучилась Инна, еще раз подтверждая всем известную поговорку: "Все мужчины - подлецы, все бабы - дуры".
- Нет, я его не отдам, - сказала она и встала. - Завтра приду как ни в чем не бывало - вроде ничего не заметила. А жена... Как приедет - так и уедет, не больно-то она, видать, в нем нуждается.
Света, подруга, рассказывала: Сережка дал ей отставку в письме - трус еще тот был! - а она возьми да и сделай вид, что письмо то не получила. Перетерпела, переждала, и все устаканилось.
***
- И где же ты его встречаешь? - равнодушно спросил Володя.
- В одной компании, - с запинкой ответила Рабигуль.
- С Машей?
- Маша со своим Саптой, в общине.
- Да уж, вот будет потеха, - хмыкнул Володя. - Совсем твоя подружка свихнулась.
- Просто любит.
- Ты ж говорила, он в сари?
- Что ж, если в сари, так и любить нельзя?
- И он лысый!
- Не лысый, а выбритый. Они там все такие.
Володя и Рабигуль лежали в постели, пили вино - столик был придвинут вплотную - и перебрасывались негромкими короткими фразами. Одной рукой Володя обнял Рабигуль за плечи, другой сжал легонько сосок - это была его обычная ласка, - поднес к губам. Поцелуй был долгим, мучительным: язык кружил и кружил, и Володя, улыбаясь, чувствовал, как сосок набухает, твердеет...
- Иди ко мне, ласточка, - шепнул Володя, и Рабигуль послушно раздвинула ноги.
Да, эта женщина - для него, их словно скроили по одной мерке, так она ему подходила.
- Ему там тепло, как в гнездышке, - бормотал Володя. - Ему так уютно, так плотно...
Рабигуль закрыла глаза, страдальчески сдвинула брови: она стеснялась столь откровенных слов. А Володю ее застенчивость только подстегивала, как подстегивали и собственные слова.
- Как ты, ласточка, стонешь...
Рабигуль закусила губу.
- Не сдерживайся, кричи, стони, извивайся...
- А-а-ах...
Рабигуль откинулась на подушки.
- Пей!
Володя властно поднял ее голову, поднес к губам бокал вина. Рабигуль осушила бокал залпом. До Володи так пить вино она не умела.
- Нам суждено быть вместе, - растягивая слова, словно читал стихи, сказал Володя. - Мы и в творчестве стимулировать будем друг друга. Давай пиши своему благоверному. Я требую, слышишь, требую! И дай телефон той компании, где будешь встречать Новый год. Я позвоню, поздравлю.
- Там нет телефона, - мгновенно нашлась Рабигуль. - Мы едем на дачу.
- Ах вот как...
Володя почему-то обиделся. Впрочем, он знал почему: скука семейного вечера угнетала заранее.