Они пили чай и молчали - вдруг стало не о чем говорить, - Володя хмурился, думал, как теперь быть.
- Ты чего? - робко спросила Рабигуль.
- Так... Что-то жмет сердце...
Он положил руку на грудь, и Рабигуль снова засуетилась: корвалол, валидол...
- Да не надо, - сморщился Володя от жалости, и Рабигуль как проснулась.
- Почему ты так со мной разговариваешь? - гневно спросила она.
- Да не придирайся ты., - снова сморщился ее дорогой и любимый. - Мне просто плохо.
- Может, останешься? - собралась с духом Paбигуль.
- Нет, - твердо ответил Володя. - Еду домой!
Надо и мне объясниться. Немедленно. Теперь моя очередь. С глазу на глаз.
Он встал, решительными шагами заходил по комнате. Да, пора: он должен, теперь уже просто обязан все рассказать Соне. Володя обнял Рабигуль, потянул к тахте, но все в этот раз было как-то не так: не было прежнего пыла, и какой-то приниженной, слишком уж исполнительной была Рабигуль. "Что за черт?
Может, мне кажется?"
- Пожалуйста, - коснулась его плеча Рабигуль, - не уходи. Завтра все расскажешь.
- Как я могу не уйти? - резонно возразил Володя и протянул руку за брюками.
8
Рабигуль сидела одна, слушая вой февральской вьюги. Город, с его домами, дворами, не давал так уж ей разыграться, но все равно вот уже третий день вьюга разбойничала в Москве; выла, гудела, бросала на деревья и провода хлопья влажного снега. По радио вежливо просили автолюбителей воздержаться от поездок на машинах, а они и воздерживались - спускались в метро.
"О чем я думаю? - лениво спросила себя Рабигуль. - Ах да, о машинах..." Часы показывали девять.
Значит, она сидит так уже два часа? Странно... Кажется, только пришла с репетиции, сняла шубку, села на стул, и вдруг - уже девять. Куда ж они делись, эти два часа? Кажется, она собиралась выпить чаю. Так выпила или нет? Звонил и звонил телефон, но Рабигуль не снимала трубку. Она знала, что это Маша.
Опять будет ругать мужиков, призывать взять себя в руки, написать письмо Алику, устроить скандал Володе - "Сам же потом скажет тебе спасибо!" - встретиться даже с Соней - "Он привык, что за него все решают, вот вы и решите!"
"Эх, Машка, что бы ты понимала!" Ничего больше делать не надо: не ее теперь очередь. Но Володя еще в январе стал отступать, отступать... То у него давление, то слегла Соня и расстраивать ее бессердечно, то - "Знаешь, что творится у моей Наташки?
Она на грани развода!"
- Ну и что? - спросила Рабигуль, с трудом вспомнив, кто такая Наташка: никогда Володя в горячих отцовских чувствах замечен не был.
- Но это же моя дочь! - патетически воскликнул он. - Я за нее в ответе!
Даже губы вспухли у него от обиды, и впервые Рабигуль печально подумала, что он глуп. Или хитрит. "Ты всю жизнь на грани развода, усмехнулась она про себя. - Так, видно, на этой грани и проживешь. И если дочка в тебя..."
Она уже ничего не ждала, ни на что не надеялась.
- Смотри, как бы тебя не выгнали из оркестра! - тревожилась Маша.
- Ну и выгонят, ну и что? - отвечала ей Рабигуль.
- Рехнулась ты, что ли? - бушевала Маша. - А жить как будешь?