Быстро, стараясь не оглядываться и не рассуждать, я добежала до ближайшего обитаемого дома, откуда прошлый раз выходила старушка, и села на валявшееся у забора полено. По крайней мере, там за забором обычные люди, думала я. Наверное, обычные. Они же здесь давно живут и всегда были обычными, когда мы их видели, успокаивала я себя, только чтобы не вспоминать мамино лицо с застывшей улыбкой. Не прогонят же они меня, если я здесь посижу до темноты.

Тут я представила себе, что все местные тоже сидят у себя на кухне и смотрят в угол, и немножко поплакала. Я боялась теперь проверять, так ли это. Боялась просить их о помощи.

И что бы я им сказала? Попросила бы вызвать полицию, потому что моя мама выглядит и ведёт себя как-то странно? И продавщица с золотым зубом говорила, что здесь никто не поможет, если что случится…

Я сидела до тех пор, пока не начало смеркаться. За всё это время ни на дорогу, ни из дома никто не вышел, не включил радио (странно, ведь пожилые люди обычно постоянно громко слушают радио или оставляют работающим на полную катушку телевизор, даже если не смотрят его), не гремел вёдрами.

Вспомнив, что давно не ела, пощипала смородину с куста, растущего тут же, у забора, но меня от волнения даже подташнивало, и голода я совсем не чувствовала.

Даже когда я в открытую обдирала чужие кусты, никто так и не вышел ко мне, не спросил, что я здесь делаю.

Тогда я пошла к нашему дому, тихонько открыла калитку и прислушалась. Мне показалось, что где-то очень далеко квакали лягушки, но в ушах так шумело и стучало, что мне пришлось несколько минут стоять, обхватив голову руками, чтобы успокоиться. Я хотела позвать маму, но в горле внезапно пересохло, язык стал как бумага. Никогда ещё я так не трусила.

Окно кухни было черным-черно. От мысли, что мама продолжает сидеть там в полной темноте, на том же месте, в той же позе, и не моргая смотреть в угол и улыбаться, мне снова захотелось плакать.

Стараясь не шуметь, я быстро юркнула на мою яблоню. Несмотря на тёплый вечер, меня трясло мелкой дрожью, так что чуть телефон из рук не выпал. От такой жуткой возможности меня бросило в холодный пот, и я закрыла глаза и сделала пару глубоких вдохов, чтобы унять панику. Наконец я посмотрела на экран. Он слабо светился, но я постаралась максимально прикрыть его футболкой, чтобы не было заметно.

Блин! Батарея была уже наполовину разряжена, зарядка в доме, да и какой толк в том, что я смогу её достать, если негде подзаряжаться?

Но это было ещё полбеды. Сеть то появлялась, то пропадала, как нарочно. Стоило мне только начать набирать папин номер, как телефон становился бесполезной игрушкой, которая к тому же скоро разрядится. Наконец максимально тихо мне удалось изогнуться и поймать слабый, но всё же устойчивый сигнал.

– Папочка, папочка, ну давай же, давай, – лихорадочно бормотала я про себя, тыкая экран, и тут опять замерла и в который раз покрылась холодным липким потом.

Тихо-тихо скрипнула входная дверь, едва слышно зашуршали мелкие камушки, которыми была посыпана дорожка вокруг дома, и из-за угла показалась знакомая фигура. В темноте выделялся светлым пятном крестьянский сарафан в мелкий цветочек. Только двигалась она совсем незнакомо. Плечи чуть сгорблены, руки опущены вдоль тела, будто плети, ноги словно и не сгибаются в коленях, но движения все очень осторожные и тихие. Фигура подняла голову и медленно огляделась, будто прислушиваясь. Мне показалась, что её лицо растянуто в той же страшной улыбке.