Терри, похоже, совсем не замечал этого скрытого превосходства. Если наставница прекращала спор, он всегда думал, что заставил ее замолчать. Если она смеялась, он считал, что она воздает должное его остроумию.

Я с огромным сожалением признавался себе, насколько низко Терри пал в моих глазах. Уверен, что Джефф чувствовал то же самое, но мы открыто не говорили друг другу об этом. Дома мы сравнивали Терри с другими мужчинами и, хоть нам и были известны его недостатки, он в любом случае оставался незаурядным человеком. Мы также прекрасно знали его достоинства, и они, казалось, всегда перевешивали изъяны. Что же до женщин — в смысле женщин у нас на родине, — он явно пользовался у них популярностью. Даже там, где его привычки были прекрасно известны, в обществе его никак не выделяли, и в некоторых случаях репутация так называемого «весельчака» придавала ему особый шарм.

Но здесь, на фоне спокойной мудрости и сдержанного юмора этих женщин и по сравнению с «блаженным» Джеффом и моей скромной персоной, Терри выделялся очень сильно.

Как «мужчина среди мужчин» он не выделялся, как мужчина среди, я бы сказал, «женского пола» — тоже. Его нарочитая мужественность лишь подчеркивала их утрированную женственность. Однако здесь он явно диссонировал со всем, что его окружало.

Моадин была рослой женщиной, хорошо сложенной и сильной, но сила эта редко проявлялась. Взгляд у нее был спокойный и настороженный, как у фехтовальщика. Со своим подопечным она поддерживала дружеские отношения, хотя не сомневаюсь, что даже в этой стране лишь немногие столь успешно справились бы с этой задачей.

В нашем кругу Терри называл ее «Мод» и добавлял, что она «неплохая, но немного медлительная», в чем был совершенно прав. Нечего и говорить, что наставницу Джеффа он называл «Ява», иногда «Мокко» или просто «Кофе», а когда очень злился — то «Цикорий» или даже «Постум». Но вот Сомель избежала его сарказма, разве что иногда он несколько надуманно называл ее «Сом ел».

— А у ваших людей всего одно имя? — как-то спросил он после того, как нас представили группе женщин с приятными малосложными странными именами, как у всех, кого мы знали.

— О да, — ответила Моадин. — Однако у многих из нас есть еще одно, которое дается по мере жизненного роста — описательное. Его мы заслуживаем. Иногда даже оно меняется или «надставляется», если кто-то прожил яркую жизнь. Как у нашей теперешней Матери-Земли, которую вы бы, полагаю, назвали президентом или царицей. Даже в детстве ее звали Мера, что означает «мыслящая». Потом прибавили Ду, она стала Ду-мера — мудро-мыслящая, а теперь мы знаем ее как О-ду-меру — много-мудро мыслящую. Вы с ней обязательно встретитесь.

— И никаких фамилий? — продолжал Терри с несколько покровительственным видом. — Никаких родовых имен?

— Нет-нет, — сказала она. — Зачем они нам? Все мы происходим от общего предка и на самом деле являемся одной «семьей». Понимаешь, у нашей относительно короткой и спокойной истории есть по крайней мере это преимущество.

— Но разве каждая мать не хочет, чтобы ее ребенок носил ее имя? — спросил я.