Тут миссис Гординс принялась быстро соображать. «Это наверняка случайность, и никто не должен об этом знать. Прежде всего — Фрэнк. Хорошо, что Грета ушла. Я должна как-то туда попасть!»

Она оглядела фрамугу и прочный карниз, который Фрэнк сам прилаживал для портьер, так нравящихся Джулии.

«Думаю, раз надо, у меня получится».

Для своих лет она была чрезвычайно подтянутой и энергичной женщиной, но воспоминания о былых гимнастических достижениях не могли компенсировать недостаток тренировки. Она быстро принесла стремянку. С самого верха удалось заглянуть в комнату невестки, и увиденное заставило принять отчаянное решение.

Ухватившись за планку маленькими, но сильными руками, она подтянулась и сумела протиснуться в проем фрамуги, неловко повернулась и, задыхаясь, соскочила на пол, немного при этом поцарапавшись. Потом настежь распахнула окна и двери.

Когда Джулия открыла глаза, то обнаружила, что ее нежно обнимают руки свекрови, и услышала успокаивающий и обнадеживающий голос:

— Ничего не говори, дорогая — я все понимаю. Все, говорю тебе! О, девочка моя, драгоценная моя доченька! Как же мы с Фрэнком тебя не понимали! Но не унывай — хочу поделиться с тобой дивным планом! Мы радикально все изменим! Вот послушай!

Пока бледная молодая мать лежала, не шевелясь, свекровь суетилась вокруг нее, всячески успокаивая, после чего женщины принялись обсуждать и утверждать судьбоносные планы.

Фрэнк Гординс был доволен, что ребенок «подрос и перестал плакать». Он сказал об этом жене.

— Да, — ласково согласилась она. — Теперь уход за ним гораздо лучше.

— Я знал, что ты научишься, — гордо заявил он.

— Я научилась! — согласилась Джулия. — Научилась очень многому.

А еще Фрэнк был доволен, чрезвычайно доволен тем, что здоровье жены быстро пошло на поправку: на щеках снова заиграл румянец, глаза заблестели, а когда она негромко играла ему за закрытыми дверями, чтобы не разбудить Альберта, казалось, что вернулись дивные дни ухаживания за будущей невестой.

Громко топавшая Грета исчезла, уступив место великолепной дневной экономке-француженке. Фрэнк не задавал вопросов касательно особых качеств этой дамы и не знал, что та занимается покупками и составляет меню из блюд, отличающихся новым вкусом и тщательно продуманным многообразием, которые так ему нравились. Также он не подозревал, что ее жалованье гораздо выше, чем у предшественницы. Еженедельно он выдавал на хозяйство прежнюю сумму и не вдавался в подробности.

Ему также доставляло радость, что его мать, похоже, обрела вторую молодость. Она повеселела, ожила, сыпала шутками и анекдотами — именно такой она была во времена его детства. Самое главное — она раскованно и нежно вела себя с Джулией, и этим он был более чем доволен.

— Вот что я тебе скажу, — сказал он однажды приятелю-холостяку. — Вы, ребята, сами не знаете, что теряете!

И пригласил его на ужин, чтобы тот убедился собственными глазами.

— И все это обходится тебе в тридцать пять долларов в неделю? — спросил приятель.

— Где-то около того, — гордо ответил Фрэнк.

— Ну, твоя жена прекрасно управляет домом — только это и скажу. А за пять долларов в неделю тебе досталась лучшая кухарка из всех, что я видел, о ком слышал и чью стряпню пробовал.