– Воевать, так по-военному, как товарищ Ленин говаривал, – закряхтел Михаил Андреевич, устраиваясь на новом месте. – Я своей партийной реформой такую муть поднял, такое, извините за правду, дерьмо всплыло, что ребятки из «девятки» за мной строем ходят!

– Да нормальная реформа, – пожал плечами Романов. – За что там покушаться?

– Это для вас нормально, – проворчал Суслов. – А по стране столько первых секретарей царьками себя возомнили, что страшно делается… Поехали!

Кортеж тронулся, съезжая на Рублевское шоссе. «Красный кардинал» принюхался. В машине охраны витали запахи табака и почему-то ванили. Видать, какой-то сластена угостился…

– Михаил Андреич! – охнул ленинградский гость, вжимаясь от страха в кресло.

События закрутились, как кадры в ускоренной съемке. Защитного цвета «МАЗ‑205», серебряно поблескивавший выштамповками зубров на боковинах капота, разгонялся по встречке. Надсадный рев изношенного дизеля одолевал даже толстые дверцы и стекла машины заключения.

Охранник, сидевший перед Сусловым, торопливо забубнил, чуть ли не целуя тангетку рации, но поздно. Старенький самосвал вильнул, на всей скорости врезаясь в борт «ЗиЛа‑114».

Со взрывным грохотом, скрежеща раздираемым металлом, «МАЗ» вонзился передом в салон лимузина. Тонны горячей, крутящейся стали сцепились – и вздыбились, бешено вращая колесами в воздухе.

Оба автомобиля в этот жуткий момент вели себя как живые, погибающие существа, как два монстра, схватившиеся в неистовом поединке. Рыча, визжа, копотя синим дымом, плюясь черным маслом, они рвали друг друга и, даже завалившись в кювет, продолжали ворочаться и вздрагивать, словно в агонии.

– Гони, гони! Володька! – орал прикрепленный, провожая глазами место катастрофы. Место преступления.

Водитель, вжав голову в плечи, гнал. Мотор «ЗиЛа» ревел, словно звал на бой иных чудищ, притаившихся на дороге.

Потрясенный Суслов молчал, сжавшись, и лишь облизывал сохнущие губы.

– Дима, – каркнул он, – вызывай «Скорую», пожарную, всех!

– Уже, Михал Андреич! – резко обернулся Селиванов. Покачал головой и выдохнул: – Если б не пересадка…

«Красный кардинал» заторможенно кивнул, растягивая рот в зловещей усмешке:

– Зашевелились, с‑суки! Значит, верным путем идем, товарищи!

Воскресенье 7 декабря 1975 года, день

Первомайск, улица Дзержинского

Новость о присуждении мне премии разошлась, расползлась, как сметана из дырявого горшка. Рита помалкивала, даже Настя прилагала титанические усилия, чтобы не проболтаться, а школа все равно жужжала, как гигантский улей.

И только в свой единственный выходной я не маялся под гнетом всеобщего внимания. Редкие прохожие торопились себе мимо, никто не глядел мне вслед, шепчась украдкой, а я никуда не спешил. Гулял.

Заглянул в кафешку возле парка, вдумчиво выел креманку пломбира, да не просто так, а с сиропом. И спустился по лестнице на главную аллею. Снег тут лежал неубранным, и я двинул по натоптанной тропинке.

Деревья стыли в торжественной тишине, бережно храня в развилках белые искристые шапки. Редкие птахи вспархивали с ветвей, и тогда по парку расходился прозрачный шорох осыпавшегося снега. За колоннадами стволов и ворохами ветвей проглядывал серый бетонный мост, но урчание машин я отсекал как досадный фон.