Правда, сморкаются и просто так.

Позвонил Яшин, сказал, что нашел сведения об Остапчуке.

– Записывайте.

– Записываю.

Остапчук, Иван Михайлович. 1880 г. р. С 1899-го по 1927-й работал сторожем Пулковской обсерватории.

(В 1921 г., добавлю от себя, сколачивал со мной агитационные щиты на Ждановской набережной, 11. Пили мутный самогон, присланный ему родственниками жены из деревни, лежали на досках.)

Так вот, в 1927 году он уезжает в эту самую деревню – Дивенскую, – которая, кстати говоря, находится недалеко от Сиверской. Уезжает, я думаю, из чистого страха, потому что предчувствует террор. Остапчуку, видимо, кажется, что террор легче переживать в деревне. Если это так, то Остапчук пребывает в заблуждении.

Через несколько месяцев его арестовывают в деревне за антисоветскую агитацию и пропаганду. Одним из доказательств этой деятельности было сколачивание агитационных щитов майским солнечным днем 1921 года. Впоследствии на этих щитах висели, оказывается, материалы, признанные следствием антисоветскими. В поле зрения следствия мог попасть и я, принимавший участие в изготовлении щитов, но отчего-то не попал. Не оттого ли, что к тому времени находился в заключении за убийство? Вряд ли. На месте следователя я бы, наоборот, связал одно дело с другим, ведь убийца, вне всяких сомнений, лучшая кандидатура для занятий антисоветской агитацией.

Теперь же самое интересное: антисоветский агитатор Остапчук в начале 1932 года оказался на Соловках. Могли ли мы встретиться? Теоретически да – если бы Остапчука отправили в Лабораторию по заморозке и регенерации. Но его туда не отправили, и наши судьбы вновь разошлись. В 1935-м он вернулся в Ленинград и устроился в родную Пулковскую обсерваторию, где работал до самой своей смерти, последовавшей в 1958 году.

Всё это Яшин узнал из личного дела Остапчука, сохранившегося в материалах Пулковской обсерватории. В этих же бумагах нашлось указание и на место захоронения Ивана Михайловича – Серафимовское кладбище. Оценив преданность сотрудника при жизни, обсерватория не оставила его и после смерти. В финансовых отчетах учреждения, по словам Яшина, сохранился не только счет за сооружение надгробного памятника, но даже счета за венки и цветы, приносившиеся на могилу покойного. Раз в пять лет фигурируют также чеки за купленную краску “под серебро”, что свидетельствует о регулярной покраске ограды. В правом верхнем углу памятника выбита надпись на неведомой Остапчуку латыни: Per aspera ad astra[11].

Сегодня поговорил с Настей. Всё ей объяснил. Вернее, объяснил всё, что мог, потому что сам мало что понимаю.

О медицинской стороне дела писать здесь не буду. Все эти дни описывал ее в истории болезни, и повторять это сейчас как-то глупо. Особенно глупо оттого, что описание мое содержит одни вопросы.

Настя это почувствовала и запаниковала. В первый момент вцепилась мне в руку. У нее была истерика.

Это хорошо, что так. Хуже было бы, если бы эмоции ушли внутрь. Из этого состояния гораздо труднее выйти.

У меня настроение скверное. Врач не должен привязываться к пациенту. От этого хуже обоим.