…Вранье!

…Ну, не спал, а предавался мечтам о ножке смолянки, которую тебе повезло подглядеть на пасхальном балу…

– Говорите, великая победа? Помнится, датчане заявили то же самое!

– Весь датчане есть наглый лжец! – уверенно заявил пруссак. – Они ещьё… говорилль… ик!..

И замолк, словно прикусил язык.

– Камрад Остелетцки, что это йест?

Поперёк ступенек на крыльце резиденции темнела какая-то масса.

…Человек?..

…Нет, зверь обезьян! Глаза-то разуй!

– Ихь йесть… тот… нежиффой?

Венечка взял лежащего за руку – она была ещё тёплой, мягкой – и перевернул на спину. Бледное, без кровинки, лицо с закрученными вверх тонкими усиками. Распахнутый форменный сюртук, крахмальная сорочка обильно залита красным. На груди, слева – тёмное, почти чёрное отверстие в форме крошечного треугольника. Из него скупо сочилась кровь.

– Оу, шайзе! Это есть Людвиг… дритте… третий совьетникь наш миссия. Он осталлься старший в резиденций… сегодня за.

Венечка наклонился пониже.

– Кинжалом в сердце. Для того чтобы так ударить, нужна твёрдая рука.

Скрежетнула сталь, покидая ножны.

– Надо пойти, посмотрелль!

Похоже, немец трезвел на глазах.

– У вас ист… йесть ваффе… орудий?

Венечка похлопал себя по бедру, где висел кортик.

– Считайте, что нет. Ладно, как-нибудь… В доме ещё кто-то есть?

– Толлько слюга ист. Их тоже убилль есть?

– Вот сейчас и выясним…

Остелецкий огляделся по сторонам. Возле крыльца стояла прислонённая к стене большая лопата на толстой деревянной рукояти. Он взял, примерил по руке.

…Во всяком случае, лучше дурацкого кортика…

– Пошли?

На второе тело – судя по ливрее, лакея – они наткнулись в холле первого этажа и сразу увидели жёлтые отсветы, пляшущие по ступеням, ведущим наверх. Венечка схватил пруссака за рукав и увлёк в нишу за колонной – ровно за секунду до того, как на лестничном пролёте показались двое мужчин.

Тот, что шёл впереди, был невысоким и каким-то скрюченным. Фонарь, прикрытый жестяной шторкой, почти не освещал владельца – Венечка едва-едва мог разглядеть смуглое лицо типичного выходца с Балкан. Одет он был соответственно – короткая, пёстро расшитая безрукавка, распахнутая на груди, поверх албанской накидки, перетянутой кушаком.

Второй казался рядом с ним настоящим гигантом. Лет пятидесяти или немного больше, очень смуглый, но явно европеец – жёсткое, костлявое лицо с широким лбом украшала раздвоенная борода. В отсветах фонаря, который он держал в поднятой левой руке (правая была занята тростью, на которую незнакомец не опирался, а просто нёс её, взяв за середину) поблёскивали пронзительные глаза. В глаза Остелецкому бросился приметный шрам на левой щеке.

– Хальт![16]

Пруссак вывалился из-за колонны, размахивая палашом. Идущий впереди албанец испуганно отпрянул назад, выронив лампу – та с жестяным стуком покатилась по мраморным плитам пола. И – не погасла: жестяная шторка отлетела в сторону, и холл залил тусклый, колышущийся жёлтый свет.

– Зи зин байде фехафтет! Нихт…[17]

Что именно «нихт» – обер-лейтенант сказать не успел. Бородатый неуловимым движением переместился из-за спины своего спутника и сделал резкое движение. В правой руке тускло блеснул металл.