– Так точно, вашбродие, хас-спадин каперанг! – браво гаркнул квартермейстер с нашивками механической части на рукаве. – Как мы есть расейские матросы, то в обман не дадимся и проходимцев всяких сразу будем бить в самую ихнюю бесстыжую харю!

– Только в харю – этим, пожалуй, не обойдёшься, – буркнул Повалишин. Видно было, однако, что ответ унтера ему понравился. – Вот что, Геннадий Семёныч, распорядитесь, чтобы на берег отпускали группами по пять человек, при унтер-офицере. Нижним чинам выдать абордажные палаши, а унтерам – револьверы.

По строю пробежали недоумённые шепотки, матросы запереглядывались – такого не мог припомнить никто. И тут же принялись лютовать боцманы, наводя порядок.

– А стоит ли, Иван Фёдорыч? – вполголоса, чтобы никто не слышал, спросил старший офицер. – Напьются, буянить станут, не приведи Бог…

– Стоит, голубчик, стоит. Вы-то в Новом Йорке совсем мало пробыли, не то что я. И помню, какой это скверный городишко, куда там Марселю или Гамбургу! Не знаю, как сейчас – а тогда, в шестьдесят третьем, здесь было полно враждующих банд. Ирландские эмигранты-католики, местное ворьё, даже, кажется, итальянцы… Ежели наши молодцы кому из этой швали кровянку пустят – местные власти нам только спасибо скажут.

Старший офицер пожал плечами. Было видно, что командир его не убедил.

– И вот ещё что вбейте себе накрепко в головы, ребята, – Повалишин опять возвысил голос, обращаясь к матросам: – Обходите девчонок, торгующих варёной кукурузой. То есть купить-то можете сколько угодно, а вот заигрывать или там по заднице шлёпнуть – даже и не думайте! Эти девчонки у здешних сорвиголов вроде романтических фигур, даром что босиком по улицам расхаживают со своими ящиками под мышкой. Из-за них здешние бандиты дерутся, ножиками друг друга пыряют. За самыми знаменитыми красавицами толпами ходят поклонники – только и делают, что высматривают, кто на их зазнобу не так поглядел. Так что не нарывайтесь, душевно вас прошу! И к седьмой вечерней склянке – чтоб как штык на пирсе возле барказа!

Старший офицер сдержал скептическую улыбку. Наверняка после обозначенного срока боцманам с нарядами вооружённых матросов придётся пошарить по кабакам да борделям, разыскивая задержавшихся.

– Ну что, всем всё понятно? – закончил выступление командир. – А коли так – боцман, свистать по шлюпкам!

Он повернулся к старшему офицеру.

– Вы, Геннадий Семёныч, с первым барказом на берег?

– Подожду, пожалуй, Иван Фёдорыч. Вместо меня вон политик наш отправится. Пущай привыкает…

И кивнул на зардевшегося мичмана.

Лишь под Рождество, когда эскадра снова пришла в Нью-Йорк, Повалишин узнал, что опасения его были напрасны. Узнав о предстоящем визите русских, которые намерены воевать с ненавистными англичанами (в самых крупных бандах заправляли выходцы из Ирландии), главари местных шаек собрались на сходку. И постановили, чтобы никто и помыслить не смел тронуть русского матроса, хотя бы он и валялся пьяным на мостовой перед борделем с карманами, полными денег.

Едва барказы с отправляющимися в увольнение отвалили от борта «Клеопатры», Повалишин велел подготовить капитанскую гичку. И, пригласив старшего офицера и штурманского лейтенанта – «А что, господа, не изобразить ли нам катающуюся публику на Неве?», – отправился поглазеть на американские корабли, выстроившиеся в линейку на Ист-Ривер.