И в самом деле, на ощупь моя кожа вполне гладкая и нормальная. Черноволосая девушка с жалостью смотрит на меня. Из-под платья у нее виднеются идущие через плечо полузажившие ссадины, смахивающие на след от кнута.

— Кто-то тебя поранил, — с испугом говорю я. Одна из женщин у раковины издает нервный смешок. Здоровяк что-то ворчит. Я поднимаю левую ладонь, чтобы заслонить свое ужасное лицо. Правая тоже поднимается, проводя по пальцам, лежащим на краю повязки.

Внезапно здоровяк изрыгает проклятие и указывает на открывшуюся в стене дверь.

— Машина хочет посоветоваться с тобой о чем-то, — резко бросает он мне. Он держится, как человек, желающий рассердиться, да только не осмеливающийся. Кто я, какой я, если эти люди так ненавидят меня?

Я встаю на ноги. Я достаточно окреп, чтобы идти. Я помню, что я тот, кто ходит беседовать с машиной один на один.

В коридоре она являет мне в качестве своего лица два сканера и громкоговоритель. Я знаю, что меня окружают кубические мили машинерии берсеркера, несущие меня сквозь космос, и вспоминаю, как стоял на этом самом месте перед сражением, беседовал с ним, но понятия не имею, что говорил. Правду говоря, я вообще не в состоянии припомнить слова хоть одного разговора за свою жизнь.

— Предложенный тобой план провалился, Карлсен все еще функционирует, — скрежещет голос машины, шипя и хрипя, будто опереточный злодей.

Что же это такое мог предложить этой жуткой машине я?

— Я помню очень мало, — признаюсь я. — Мой мозг был поврежден.

— Если ты лжешь о своей памяти, то должен понять, что я не введен в заблуждение. Наказание тебя за провал твоего плана не поможет исполнению моего предназначения. Я знаю, что ты живешь вне законов человеческой структуры, что ты даже отказался использовать полное человеческое имя. Зная тебя, я верю, что ты поможешь мне против структуры разумной жизни. Ты остаешься начальником над остальными заключенными. Позаботься, чтобы твои поврежденные ткани восстановили как можно лучше. Скоро мы нападем на жизнь новым способом.

Наступает пауза, но мне сказать нечего. Затем шипящий громкоговоритель со скрежетом смолкает, глаза-сканеры угасают. Не наблюдает ли он за мной по-прежнему, но только тайком? Но он сказал, что доверяет мне, этот кошмарный враг сказал, что верит в мою порочность, сделавшую меня его союзником.

Теперь память вернулась ко мне настолько, что я знаю: берсеркер говорит обо мне правду. Отчаяние мое так велико, что меня охватывает полнейшая уверенность в поражении Карлсена. Надежды нет нигде, потому что во мне угнездился ужас. Я предал все живое. До каких же низостей докатился я в своей бездонной порочности?

Я уже отворачиваюсь от безжизненных сканеров, когда уголком глаза улавливаю какое-то движение — мое собственное отражение в полированном металле. Я оборачиваюсь к сверкающей плоской переборке, разглядывая себя.

Моя голова и левый глаз забинтованы. Это я уже знаю. Под кожей вокруг правого глаза — расплывшийся давний кровоподтек, но ничего шокирующе-омерзительного в моем облике нет. Я вижу, что волосы у меня светло-каштановые, как и всклокоченная двухмесячная борода. Нос, рот и челюсть довольно заурядные. В лице моем ничего ужасного нет.