Две женщины пятятся от меня. Дюжий молодой человек покровительственно обнимает их за плечи. Эти люди знакомы мне, но я никак не могу нашарить в памяти их имена.

— Лучше не напрягайтесь, — говорит высокий. Его руки — руки врача — ощупывают мою голову, проверяют мой пульс и снова укладывают на стол с мягкой обивкой.

Теперь я вижу, что по бокам от меня стоят роботы, и предполагаю, что доктор в любую секунду велит им отвезти меня в больничную палату. Впрочем, нет, ничего подобного. Это не больница. Когда я смогу припомнить правду, она окажется ужасной.

— Как вы себя чувствуете? — спрашивает третий мужчина, старец, склоняясь надо мной.

— Нормально. По-моему. — Речь моя складывается из жалких обрывков. — Что стряслось?

— Был бой, — поясняет доктор. — Вы были ранены, но я спас вам жизнь.

— Ладно. Хорошо. — Боль и головокружение потихоньку отступают.

— Как и следовало ожидать, вы испытываете затруднения при разговоре, — удовлетворенным тоном отмечает доктор. — Вот, попробуйте-ка прочесть это.

Он поднимает карточку, покрытую ровными рядами значков — видимо, букв или цифр. Мне ясно видна форма каждого символа, но они не значат для меня ничего, ровным счетом ничего.

— Нет, — в конце концов говорю я, закрывая глаз и откидывая голову на ложе. Я отчетливо чувствую, что все здесь настроены ко мне враждебно. Почему?

— Что стряслось? — не унимаюсь я.

— Мы все — пленники, находимся внутри машины, — слышу я голос пожилого. — Хоть это-то вы помните?

— Да, — киваю я. Воспоминания брезжат в памяти, но совсем смутно. — Меня зовут?..

Старик издает сухой смешок, будто испытав облегчение.

— Почему бы не Тад — от Тадеуш?

— Тад? — переспрашивает доктор. Я снова открываю глаз. Уверенность и решительность доктора все растут — то ли потому, что я что-то сделал, то ли, наоборот, чего-то не стал делать. — Вас зовут Тад.

— Мы пленники? — спрашиваю я у него. — Пленники машины?

— Берсеркера, — вздыхает он. — Это вам что-нибудь говорит?

В дальнем уголке рассудка это слово что-то означает для меня, но я не в силах вынести его значение на поверхность. Приходит спасение — я засыпаю.

Пробудившись вновь, я чувствую, что силы возвращаются. Стол пропал, я лежу на мягком полу этой комнаты или камеры — этого конического белого места заключения. Оба робота стоят обок меня, уж и не знаю, почему.

— Эцог! — вскрикиваю я вслух под напором внезапно нахлынувших воспоминаний. Я находился на планете Эцог, когда на нее напали берсеркеры. Механические агрессоры в числе прочих вынесли нас семерых из глубокого убежища. Воспоминания остаются смутными и путаными, но непередаваемо ужасными.

— Он проснулся! — говорит кто-то снова. И опять женщины шарахаются от меня. Старик поднимает свою трясущуюся голову, чтобы поглядеть на меня оттуда, где совещался с доктором. Молодой здоровяк подскакивает ко мне, сжимая кулаки, будто я представляю для него угрозу.

— Как вы себя чувствуете, Тад? — окликает доктор. Потом, поглядев на меня, сам же и отвечает: — Он в порядке. Девушки, помогите ему кто-нибудь поесть. Или вы, Холстед.

— Помочь ему?! Боже! — Черноволосая девушка прижимается спиной к стене, стараясь оказаться как можно дальше от меня. Две другие женщины склонились над раковиной, стирая в ней чье-то одеяние. Бросив на меня взгляд лишь мельком, они снова отворачиваются к раковине.