Прошла пара недель, но ничего не сдвинулось с мертвой точки. Иногда муж находил себе оправдания и несколько раз просто обвинил меня в том, что я ему не напомнила. Когда я перебираю в памяти раннее детство детей, мне порой кажется, что Чарльз активно принимал участие в их воспитании и развитии. Но когда я силюсь вспомнить конкретные действия, то осознаю, что большая часть его «активностей» так и осталась в форме планов.

Настал день, когда архитектор прислал смету на строительство пристройки к дому. Цена оказалась астрономической. Увидев ее, Чарльз был вне себя от гнева.

— О чем он только думал? Я что, похож на мультимиллионера? Или на дурака?!

— Чарльз, я не думаю, что во всем виноват Лез. Мы постоянно увеличивали площадь пристройки и добавляли разные «навороты». Давай ограничимся скромным проектом. Большой дом — это прекрасно, но мы вполне обойдемся вариантом поскромнее.

— Мы просто не будем торопиться с выплатой гонорара Лезу, — отрезал муж, не желая признавать свою вину.

После долгих обсуждений мы решили посмотреть, что можно купить на вторичном рынке недвижимости. Мы обозначили нашему риелтору Тиму максимальную цену, и он предложил старый дом 1753 года постройки в самом конце улицы Сент-Джонс-Лейн, окруженный таким количеством деревьев, что казалось, будто находишься в сельской местности. В доме было пять спален, две из которых мы легко могли переделать в рабочие кабинеты и принимать там клиентов. Нас не смутили слегка неровные полы и довольно низкие потолки: было в этом какое-то успокаивающее очарование и теплота Старого Света. Чарльза больше всего устраивала цена, мы подписали договор, как только нашли покупателей на наш дом, и переехали в июле 1993 года.

Мама умерла 12 февраля 1994 года. Элли на тот момент было шесть лет, а Сэму два с половиной. Я разрывалась между ними, организацией похорон и папой, который находился в предынфарктном состоянии. На похороны приехали наши родственники, включая тех, кого я даже не узнала бы, встретив на улице. Когда все закончилось, я вдруг поймала себя на мысли, что больше не могу позвонить маме и перемыть гостям косточки. В нескольких метрах от меня были папа, муж и двое моих детей, а я плакала на кухне и чувствовала себя маленькой девочкой, заблудившейся, напуганной и бесконечно одинокой.

Стая птиц летела на юг.

— Мама, смотри, вот та маленькая птичка сильно отстала от остальной стаи.

Я съехала с дороги на обочину, чтобы мы могли посмотреть, как будут разворачиваться драматические события над нашей головой.

— Птичка пытается догнать остальных, мама. А если она отстанет?

— Сэмми, я не думаю, что это произойдет.

— А что, если птичку съест коршун или другой хищник?

— Мама этой птички ее защитит.

Тонкая игра нежного августовского света всегда говорила мне о том, что круговорот времени вскоре принесет сентябрьскую мягкость. Всегда. Не воспоминания, а ощущения: прохлада ветерка, чистое синее небо с легкой примесью северной серости, звуки, которые кажутся более приглушенными. Только сейчас, спустя много лет, я понимаю, что после нежности неизбежно приходит всепоглощающее чувство тоски.