И я, не думая о том, что может быть граната, пинком вышиб дверь.

– Вакиф! Вакиф!

Комната. Простыня. Поставленные одна на одну парты, чтобы дать снайперу зону обстрела. Силуэт в черном.

– Вакиф! Вакиф вилла батух![40]

Лазерный прицел на черном силуэте. А глаза отказываются верить в то, что видят. Слишком страшно это. Немыслимо страшно.

Винтовка. Похожая на те, которые применяются в соревнованиях по бенчресту. Массивный приклад, угловатое ложе, тяжелый ствол с большим титановым глушителем.

Это моя винтовка. Та самая, которую я хотел забрать домой как трофей.

Снайпер. Черная куртка, шапочка, скрывающая копну черных волос, обтягивающие ноги черные лосины.

Это моя женщина. Та самая, которую я хотел забрать в Россию. Та, которая мне дороже всех в этой ублюдочной стране.

Она – снайпер. Номер два – номер один, конечно же, Аль-Малик. Они задействовали чрезвычайную схему.

Только она видела, что произошло с тем джипом в Ар-Рутбе, когда он завернул за угол, – с того момента, как он завернул, до того, как он вспыхнул. Только по ее словам заключили, что Аль-Малик мертв, только она могла подтвердить, что из машины никто не выскочил до того, как она взорвалась.

Она лежала, готовая стрелять.

– Черт возьми, вставай!

Две пули выбили ножки у парты с одной стороны, и ее ложе снайпера перекосило. Она соскользнула с парты, на ней были стрелковые очки Wiley и стрелковые наушники. Она стояла передо мной, а я целился в нее. Без команды сняла наушники, а я не смог выстрелить.

– Зачем? – сказал я.

– Ты не поймешь.

– Черт тебя возьми, зачем!!! – заорал я.

– Я оставила диск… Ты знаешь где. Там все сказано. Я не могу сказать тебе это в лицо.

Она почему-то пошла к окну.

– Стой! – заорал я.

Но было поздно.

Я не запомнил сам момент выстрела. Просто в какой-то момент осознал, что лежу на полу. И она тоже лежит на полу, а в воздухе отчетливо пахнет кровью. Это бывает после серьезной перестрелки, когда кровь, выбитая пулями из тел, микрочастицы крови буквально висят в воздухе какое-то время. Но тут был всего лишь один выстрел.

Я подполз к Амани. Пульса на шее не было, она была как кукла, у которой разом обрезали все ниточки. Я сунулся под куртку – пальцы погрузились в горячую кровь, она была буквально растерзана высокоскоростной пулей крупного калибра, пробившей ее насквозь. Умерла, так и не успев ничего понять. И она знала, что будет, когда шла к окну.

Она хотела умереть.

Я обернулся. На стене – уродливый кратер, штукатурка и цемент – брызгами. Примерно прикинул, откуда стреляли, соединив прямой чертой то место, где стояла Амани, и кратер на стене. Получалось – справа вверху.

Пальцами, испачканными кровью, я провел себе по лицу, сам не знаю зачем. Потом нащупал наушник, вложенный в ушную раковину, забрал его, вставил в свою. Забрал и наклеенный на горло микрофон – ей тоже не потребуется.

А вот мне он нужен.

И винтовка.

Винтовку я зацепил с пола и стащил, просто разрушил ту пирамиду мебели до конца, и оружие само свалилось мне в руки. Тяжелая, в снаряженном состоянии – килограммов девятнадцать-двадцать.

– Салам, брат, – послышалось в наушнике. – Рад с тобой поговорить.