— Да, это объясняет происхождение синяков на теле жертвы! — подтвердила Алла.

— Но она наотрез отказывается признать, что имела намерение навредить Ларисе физически, — закончил Шеин. — Несчастный случай?

— Все возможно, Антон, только уж больно много в деле неясностей! Сегодня вечером я планирую встретиться с продюсером фильма Ларисы Парахневичем — надеюсь, он сможет что-то прояснить. Что насчет фотографа, которого никто не приглашал?

— Он не работал ни на одно из двух изданий, представителей которых позвала Бузякина.

— Значит, фотограф явился по собственному почину?

— Алла Гурьевна, а вы не допускаете мысли, что он мог быть просто каким-то блогером? Ну, проник каким-то способом в особняк, нащелкал фотографий да и разместил на своей странице?

— Нельзя исключать и такой вероятности, — согласилась Алла. — А как этот тип отображается на записях?

— Как и почти каждый из присутствующих, он выходил из зала, но почему-то его не видно ни в одном из коридоров. Камеры расположены не во всех…

— То есть либо он об этом знал, либо ему просто-напросто повезло?

— Похоже на то.

— Надо прогнать его изображение по нашей базе — вдруг это кто-то, успевший засветиться?

— Обязательно этим займусь.

— А еще займитесь компьютером Инны. Или вот что: лучше поручите это Белкину, он хорошо разбирается в таких вещах. Если у Александра не получится выяснить, откуда пришло письмо…

— Он передаст комп техникам, все ясно! — закончил за Аллу опер. — Пойду Шурика дерну!

Мономах не был в театре оперы и балета лет пять. В драматическом — случалось, когда жена присылала контрамарки на какую-нибудь премьеру и у него было время и желание увидеть ее в очередном «шедевре». А вот Мариинка никогда не являлась излюбленным местом Мономаха — он вообще не любил ни оперу, ни балет, хотя среди его пациентов хватало представителей и первого, и второго вида искусства. Особенно часто его клиентами оказывались балетные. Они ломали конечности и заполучали смещение позвоночных дисков, и им требовался «самый лучший специалист», чтобы как можно скорее вернуться на сцену. Поэтому Мономах отлично знал исполняющего обязанности заведующего балетной труппой, балетмейстера-репетитора Константина Махальцева. С его легкой руки Мономах получал своих «артистичных» пациентов. Не сказать, чтобы он любил иметь с ними дело, — наоборот, с балетными полно проблем. С одной стороны, они терпеливы, целеустремленны и готовы на все, лишь бы не вылететь из профессии. С другой — чудовищно мнительны, чувствительны, обидчивы и депрессивны. Но сейчас, впервые за много лет, именно Мономаху требовалась помощь Махальцева.

— Боже мой, какие люди! — раскинув объятия, двинулся к нему балетмейстер, невысокий, сухонький мужчина неопределенного возраста с пышной шевелюрой, не то блондинистой, не то седой. Мужчины крепко пожали друг другу руки.

— Неужели вы решили воспользоваться своей привилегией? — поинтересовался Махальцев. Он имел в виду места в Царской ложе на любой спектакль в Мариинском театре, обещанные Мономаху. — Только не рановато ли пришли?