Зиганшин сказал, что по-настоящему не верил в виновность Галины Ивановны, но решил, что правильнее будет с ней открыто объясниться, чем вынюхивать стороной.

– Ну так бы и спросил! А то с порога начал: пойму! не осуждаю!

Она налила ему супу такого приятного оранжевого цвета, что Зиганшин невольно улыбнулся.

– Знаете, что еще меня смущало? Вы не старались дружить со мной, чтобы следить за ходом расследования. Настоящий серийный убийца вряд ли пренебрег бы такой возможностью, эта публика любит держать руку на пульсе.

– Бывает, – вздохнула мама Галя, – иногда какая-нибудь мелочь ломает всю стройную концепцию. Другой раз смотришь больного, и по всему выходит, что у него аппендицит. И локализация болей, и Щеткин, и лейкоцитоз, и вся классика жанра. Но аппетит сохранен. Казалось бы, несущественный момент, куда ему конкурировать с симптомами раздражения брюшины, и ты, конечно, берешь пациента в операционную, потому что иначе тебя просто не поймут, но аппендицита там, как правило, не оказывается. Надо искать что-то другое.

– Да, надо искать, – сказал Зиганшин, увлеченно работая ложкой, – не просто же так вокруг вас все завернулось.

Мама Галя рассказала, что в школе у нее с первого класса была и до сих пор остается лучшая подруга, приревновавшая Галю, когда та хотела принять новенькую Аню Лисовец в их компанию. Тамара, так звали подружку, считала, что дружбы втроем не бывает, и Галя сблизится с Аней, а ее забросит.

– Так что хоть Аня мне нравилась, но я решила не предавать Томку, – вздохнула Галина Ивановна, – знать бы заранее, чем это потом обернется…

– Слушайте, вы такой верный человек, – не выдержал Зиганшин, – как же получилось, что вы остались одиноки?

Галина Ивановна улыбнулась:

– Верные и преданные чаще всего остаются одни, тебе ли не знать?

– Ну я вообще-то надеюсь, что сегодня вечером буду уже не один.

– Дай бог, желаю тебе счастья. Чувствую, солдатик, тебе если не сказать правды, ты нафантазируешь удивительных вещей, поэтому признаюсь: у меня был любимый человек.

Галина Ивановна вдруг совсем материнским жестом взъерошила ему волосы и продолжала:

– Говорят, что сестры любви – это вера и надежда. А я думаю не так. Смерть и свобода – вот настоящие сестры любви. Мы с моим возлюбленным вместе были в командировке, и он оттуда не вернулся, но того, что произошло между нами, мне хватило на всю оставшуюся жизнь. Ты думал, наверное, вот женщина с неустроенной судьбой, куда как подходящая кандидатура на роль ужасной маньячки. Так ты меня извини, конечно, что не оправдала твоих надежд, но я ни одного дня в своей жизни не была несчастна. Да, горя было немало, но я справлялась с ним. Колдунов периодически сокрушается, как ужасно, что я не сделала карьеры и всего лишь рядовой врач, но я таки тебе скажу, что ответственный дежурный хирург – это не рядовой врач. Это самый главный начальник, потому что ночью все начальство, которое главнее, мирно спит. Я довольна своей работой и счастлива, что помогаю людям и приношу пользу своей стране. Родители меня учили спрашивать только с себя, поэтому что правительство не повышает медикам зарплату, или больные там скоты неблагодарные – это их личное дело, а я выполняю свой долг. И счастлива этим. Многие думают, что это ущербная логика, а на самом деле надо ныть и жаловаться и работать настолько плохо, насколько возможно, а самое лучшее без конца ругать и протестовать, а я считаю, делай что должен – и будь что будет. Зато я никогда не впадала в уныние и ощущаю себя свободным человеком, что еще нужно для счастья? Нет, конечно, если бы мне посчастливилось в любви, и родились бы дети, мои взгляды кардинально изменились бы. Или дети выросли глубоко несчастными людьми, потому что пафосные лозунги вряд ли скрасили бы им нищее детство.