Кныш не станет ничего перепроверять, а наоборот, вздохнет с облегчением и закинет дело о найденных у Реутова останках в самый долгий ящик, откуда оно будет извлечено на свет только если, не дай бог, обнаружится труп Николая. Зато бедняга Михайловский отправится в суд, а потом на зону.

Будут еще жертвы у его молчания. Если Галину Ивановну не остановить, она рано или поздно снова убьет.

Зиганшин откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и отдался воспоминаниям. Вот Галина Ивановна меняет ему повязку, ощупывает рану, хмурит брови, но, поймав его взгляд, сразу улыбается. Вот она бежит в операционную… Да полно, не может мама Галя быть убийцей, все это глупость и страшный сон!

Или может, потому что врач полевого госпиталя поневоле привыкает к смерти и она перестает казаться исключительно уделом стариков?

Никогда раньше у Зиганшина не было так муторно на душе.

Вернувшись из роддома, где пришлось дать наркозы сразу на двух кесаревых, Фрида бросилась проверять пациентов в реанимации, в том числе одного новенького, поступившего во время ее отсутствия. Бросать тяжелых больных неправильно и даже противозаконно, но куда деваться, если ты одна на все про все?

Самое смешное, что ты никогда не оправдаешься, если с пациентом что-то случится, пока ты в роддоме, или, наоборот, пострадает роженица, потому что ты не успеешь добежать. Виноваты будут не администрация, не решившая кадровые вопросы, и не правительство, установившее оскорбительно низкую оплату труда медработников, а исключительно ты, рядовой врачишка. Ты должен при полном отсутствии грамотной организации и необходимых ресурсов так извернуться, чтобы всех спасти, иначе горе тебе. По логике, чем выше должность, тем больше мера ответственности, а в медицине почему-то совсем наоборот.

Фрида сделала назначения, убедилась, что все пациенты стабильны, а медсестры на посту, и решила немножко перевести дух.

Сделав себе чашку кофе, девушка накинула на плечи шаль и вышла на крыльцо. Она часто видела, как сосед выходит на улицу и пьет чай, прислонясь к забору, и почему-то захотелось перенять эту привычку, будто стать немножко ближе к нему.

Солнце село, но над крышами домов на пригорке еще догорали последние отблески заката, а выше небо было уже совсем черным, и горела в нем одинокая звезда.

Из открытой двери на асфальт падал длинный прямоугольник тревожного белого света, а дальше почти ничего нельзя было разглядеть. Где-то в отдалении слышался шум моторов, размеренно простучал поезд и дал короткий зычный гудок, в котором ей послышалось обещание приключений.

Она потихоньку пила кофе, быстро остывавший на холодном осеннем воздухе, а в другой руке держала телефон, чтобы не пропустить вызов от девочек из реанимации или из приемного.

– Фрида, – вдруг позвали из темноты.

Она испугалась, дернула рукой, так что остатки кофе выплеснулись на землю, и едва удержалась от крика.

– Я это предвидел, – хмуро сказал Слава, подходя и отбирая у нее кружку, – поэтому не сразу подошел, чтобы вы не обожглись.

– Простите, но я никак не думала вас встретить. Что-то случилось?