— Евдокия Ивановна, вы тут? — Я переступила порог. — У вас двери почему-то не заперты, вы в курсе?

В нос ударил резкий запах газа. Господи, да здесь не продохнуть! Из школьных уроков по гражданской обороне я смутно помнила, что в таких случаях, чтобы не потерять сознание, надо намочить какую-нибудь тряпку и дышать через нее. Я судорожно обшарила гостиную взглядом, никаких тряпок не обнаружила. Тогда я стянула с себя футболку, бросилась на кухню, сунула ее под кран, — и тут увидела Евдокию Ивановну.

Женщина лежала ничком около обеденного стола. Ее левая рука была неестественно подвернута. А рядом на полу валялось блюдо с недоеденными бутербродами с черной икрой.

— Евдокия Ивановна, вы живы? — я бросилась к пожилой даме.

Я перевернула поэтессу на спину, она не подавала признаков жизни. Наклонившись к ее груди, я пыталась услышать дыхание, ужасно мешало, что приходится действовать одной рукой, второй я придерживала мокрую футболку. Кстати, она не очень-то помогала, глаза слезились, в горле першило, а голова кружилась.

Оставаться здесь было нельзя. Я подхватила Евдокию Ивановну под мышки и поволокла к выходу. Для этого марш-броска я на целую вечность задержала дыхание и, очутившись на улице, принялась жадно хватать ртом воздух.

И тут сзади раздался взрыв. Взрывной волной меня отбросило к забору, больше я ничего не помнила…

Когда я очнулась, то обнаружила себя лежащей на больничной койке, рядом на стуле сидел Руслан Супроткин и держал меня за руку. Жутко болело все тело, и в ушах стоял какой-то шум. О, да это же шум прибоя, как будто море навсегда поселилось в моей черепушке!

— Ух, ты, здорово! — сказала я.

— Люська, ты очнулась! — обрадовался капитан. — Как ты себя чувствуешь? Что-нибудь болит?

— Ты слышишь это?

— Что? — не понял капитан.

— Ну, это, — я забыла слово, поэтому просто показала руками, как волны бьются туда-сюда о берег. — Это, понимаешь?

Руслан с ужасом на меня таращился.

— Доктор, — сказал он кому-то поверх моей головы, — она говорит странные вещи. У нее с сознанием всё в порядке?

Надо мной склонился врач в белом халате, оттянул мое веко и посветил рефлектором в глаз.

— Доктор, — радостно сообщила я, — а я слышу море!

— Это последствие контузии, — ответил эскулап, — скоро пройдет, наслаждайтесь.

В этот момент я вспомнила всё: как вернулась в дом к Евдокии Ивановне, как обнаружила её лежащей на полу, как прогремел взрыв.

— А что с поэтессой? — вскрикнула я. — Она жива?

— Успокойся, — сказал Руслан, — Евдокия Ивановна несколько часов назад пришла в сознание. У нее сотрясение мозга, в ее возрасте это, конечно, серьезная травма, но, думаю, она выкарабкается. Преступник оглушил пожилую даму, а потом открыл газ, чтобы взорвать дом и уничтожить все следы.

— Значит, так, записывай приметы преступника: зовут Клаус Кляйн, по национальности немец, родился в местечке… черт, название вылетело из головы, где-то в Северном Рейне — Вестфалии. На вид сорок — сорок два года, рост… меня на десять сантиметров выше, значит, метр семьдесят пять, телосложение худощавое, глаза светло-карие, волосы русые, короткие. Особые приметы, — я на секунду прикрыла глаза, — особых примет нет, совершенно обыкновенный с виду человек. Необходимо выслать его описание в аэропорт, пусть таможенники его задержат.