Что он там забыл? — недоумевала я. Версия с потерянной кредиткой мне теперь тоже казалась сомнительной. Когда люди замечают, что потеряли карточку? Когда подходят к банкомату и не могут ее найти. Как это вообще возможно — на бегу почувствовать, что кредитка выпала? Немец ее у сердца хранил, что ли? У Клауса с собой кожаная сумка-планшет, он носит ее через грудь, как портупею. Абсолютно исключено, чтобы из такой сумки что-нибудь выпало. Выходит, что возвращается Клаус по другой причине, но по какой?

Меня вдруг озарило: золотой медальон! Я вспомнила, каким жадным взглядом иностранец изучал ценную вещицу, с какой неохотой выпустил ее из рук. Возможно, Клаус не признался, что он коллекционер, а коллекционеры страшные люди: ради раритета, запавшего им в душу, пойдут на что угодно. Евдокия Ивановна твердо дала понять, что ни за какие деньги не расстанется с единственной памятью об отце, и это значит… значит… У меня похолодело в душе. Это значит, что поэтесса в опасности!

Я вскочила и заметалась по вагону. Мне надо выйти! Срочно! Как назло, следующую станцию электричка промахнула без остановки, я смогла выйти только в Реутово.

Когда за спиной захлопнулись двери вагона и последняя электричка на Москву исчезла в темноте, меня тут же охватили сомнения в том, что я правильно поступила.

Нет, это были не сомнения, это была твердая уверенность: я идиотка!

Странный поступок Клауса может иметь под собой миллион вполне логичных объяснений. Не надо забывать, что он иностранец. Возможно, у него случилось несварение желудка, прихватило живот, русский мужик просто приспустил бы штаны и сел в кустах, но европеец себе такого позволить не может! Немец отправился на поиски туалета, а не найдя его на станции (ибо его там в принципе быть не может, что за роскошь — устанавливать сортир, когда кругом полно деревьев), решил вернуться в дом к Евдокии Ивановне, чтобы цивилизованно справить нужду. Может такое быть? Да запросто!

Тогда почему же я стою ночью в полнейшем одиночестве на железнодорожной платформе в незнакомом городе? Да потому что идиотка!

Чтобы окончательно в этом убедиться, я позвонила Евдокии Ивановне. Я уже приготовилась рассыпаться в тысяче извинений за поздний звонок, но поэтесса не взяла трубку.

Хм. Однако это еще ничего не доказывало. Возможно, пожилая дама после визита Клауса легла спать, тем более что она говорила, что завтра улетает за границу.

Я не знала, что предпринять, то ли возвращаться в Салтыковку, то ли ловить такси и ехать домой. Всё решил случай. К платформе подъехала последняя электричка из Москвы, и я запрыгнула в вагон. Через десять минуть я была на станции и знакомой дорогой шла к дому Евдокии Ивановны. Эх, была не была! Лучше сделать и пожалеть, чем всю оставшуюся жизнь жалеть, что не сделала. В конце концов, максимум, чем я рискую, — что поэтесса примет меня за сумасшедшую. Но эту неприятность я как-нибудь переживу.

Я давила на звонок в воротах, но безрезультатно. Тогда я толкнула дверь — она оказалась не заперта. Нехороший знак, очень нехороший. Дверь в доме тоже была открыта. Оставалась надежда, что хозяйка просто выскочила на минутку к соседке за сахаром.