— Ох, как ты разволновалась, — улыбнулась Бабетт, увидев меня на лестнице склонившейся над зажатым в руке телефоном. — Кому звонила? — она повесила на вешалку куртку и остановилась напротив меня. Я не могла посмотреть ей в глаза.

— Хотела позвонить Иво, но потом вспомнила, что в больнице запрещают вообще включать мобильные.

Врать у меня получалось ужасно плохо.

— Я встретила Партицию возле школы. Она сказала, что состояние Ханнеке до сих пор не изменилось. Иво звонил Симону. Они тоже туда поедут. Если ты не можешь, я поеду с ними…

— Нет, со мной все в порядке.

Моя голова раскалывалась на куски.

На улице было теплее, чем вчера, и небо оказалось затянуто темными дождевыми тучами. Я посмотрела на сарай и подумала, что что бы ни случилось, теперь он всегда будет напоминать мне о Симоне. Я улыбнулась про себя, а коленки снова подкосились при мысли о нем. Мы сели в мою машину и выехали на дорогу. Бабетт вытащила из сумки диск Джорджа Майкла и спросила, можно ли его поставить. Это была любимая музыка Эверта, и она успокаивалась, когда слушала эти песни. Она нашла «Jesus to a Child» и стала тихонько подпевать слащавому, грустному голосу Джорджа.

Я взглянула на ее лицо с идеально наложенным макияжем, на котором нельзя было прочесть ни боли, ни горя, ни бессонницы, ничего. Я смотрела, как она мурлычет под музыку, сильно сжимая в руках сумку, как будто это была единственная ниточка, за которую она еще могла держаться. Мне было интересно, как она себя чувствует, как у нее получается просыпаться каждое утро, принимать душ, сушить феном волосы, наносить тональный крем, тушь и помаду, зная, что ее муж умер и хотел убить своих детей.

— Как тебе удается держаться, Бабетт? — спросила я.

— Это я и сама у себя спрашиваю иной раз. Самое лучшее — что-то делать. И не думать. Если я сейчас дам слабину, я вообще не встану с кровати. Значит, надо бороться. Пытаюсь сосредоточиться на будущем, ищу дом для нас с детьми, занимаюсь передачей фирмы. Вот когда все это закончу, имею право свалиться, и не раньше.

— Передачей фирмы?

— Ага. Все переходит на имя Симона. Он был партнером Эверта…

— Подожди, я ничего не понимаю… Эверт умер, и теперь ведь ты автоматически становишься совладельцем фирмы?

— Нет, к сожалению… Все очень сложно. Да и к тому же я ведь не справилась бы с этим одна. Особенно сейчас. Но нищета мне не грозит. Я доверяю Иво и Симону.

— У Иво голова сейчас тоже другим занята.

— Да уж…

Мы замолчали. Пошел мелкий дождик. Бабетт смотрела в окно. Я думала о Ханнеке, привязанной к аппаратам на больничной койке.

— Я говорила тебе, что полицейские спросили меня, возможно ли, что Ханнеке кто-то столкнул?

Мы въехали в пробку. Я переключила скорость.

— Да ты что! С чего они взяли?

— Просто наугад. Им показалось довольно странным, что вскоре после самоубийства Эверта одна из его близких подруг вдруг падает с балкона.

— Ты им рассказала, что у Ханнеке и Эверта что-то было?

— Нет.

— Я бы тебя, конечно, поняла, если бы ты даже рассказала. То есть из-за этого ужаса с Ханнеке нам всем трудно молчать.