— Это же твои собственные деньги! А сколько, ты думаешь, стоит костюм, в котором он ходит на работу? Да ладно тебе. И к тому же, ему об этом знать вовсе не обязательно.

Она оторвала от моего платья и лифчика ценники и сожгла их вместе с чеком.

— Вот так. Теперь засунем все добро в пакет от «Н&М»,[2] и ни одна собака не докопается.

Мы пили вино у нее в саду, откуда открывался вид на луг, сплошь заросший лютиками и дудочником, где, громко крича, скакали наши дети. Мои дочери оставались здесь сегодня на ночь и собирались есть с няней пиццу. Ханнеке демонстрировала свою обновку на этот вечер: белое асимметричное платье на бретельках с необработанными швами, и спрашивала, как оно мне нравится.

— Роскошно, — сказала я, хотя мне совершенно не нравилась асимметричная одежда, тем более, которая выглядела так, будто ее надели наизнанку. Но Ханнеке была моей подругой, моей первой, настоящей подругой в этой деревне, и за прошедшие два года мне ни разу не было так весело, как сейчас с ней.

— Ух, и заведем мы парней сегодня вечером, — сказала она, игриво покачала бедрами и сжала руками грудь.

— Это точно.

Я подняла бокал и выпила все одним глотком. Ханнеке подхватила юбку и босиком побежала в дом, через несколько минут оттуда загремела песня «It’s Raining Men», и она, танцуя и напевая, снова выскочила на террасу. Она вытащила меня из плетеного кресла и стала размахивать руками, чтобы я танцевала вместе с ней.

Тот вечер выдался на редкость душным. Уже в начале тенистой улицы было слышно романтичную музыку, и чувствовался керосиновый запах факелов. Когда мы с Михелом увидели возвышающийся над соснами гигантский шатер, похожий на палатку бедуинов, на нас обоих напал нервный смех. Мы лавировали на велосипедах между припаркованных по обе стороны дороги джипов, заглядевшись на сад, освещенный марокканскими лампами, и дом, весь из дерева и стекла, который прятался за соснами. Михел взял меня за руку, я почувствовала, что его ладонь вспотела.

— Потрясающе выглядишь, дорогая, — сказал он, чтобы успокоить меня, и поцеловал в лоб.

— Вот уж действительно с ума сойти, правда?

Я сжала его руку. Я казалась сама себе привилегированной персоной, которую удостоили чести и пригласили сюда. Мне всегда казалось, что богатство и статус — это ерунда, я даже злословила о таких людях, хотя и не знала их. Но сейчас в глубине души я была благодарна за то, что меня пригласили, и я стояла на пороге дворца Патриции.

Патриция встречала гостей в дверях. Она увидела меня, и у нее на лице засияла улыбка.

— Эй, Карен! Ты первая из клуба!

Она крепко обняла меня и расцеловала. Ее окружало облако сладких тяжелых духов, под черным шелковым топом скромно угадывались маленькие груди.

— А это твой, дай-ка подумать… Михел! Да?

Она протянула к нему руки и тоже поцеловала три раза. Я заметила, что ему было неловко от ее объятий.

— Я потом устрою для вас экскурсию по дому, если хотите, — сказала она, отпустила Михела и кинулась к новым гостям.

— Экскурсию, — шепнул мне Михел и ухмыльнулся. — Такие люди очень любят их устраивать. И рассказывать у каждой плитки, дверной ручки и крана, с каким трудом они их достали.