Стакан скользит в ослабевших пальцах, я сжимаю их крепче.

– Это все потому, что мы разделились. Я была против, почему вы настояли?

В голове в который раз прокручивается что-то темное, полузабытое, как обрывки ниток, скатанные в комок. Две половины одного целого. Струна, натянутая между подставкой и колком гитары, – убери что-то одно, и музыка прервется.

– Дэй не хотел, чтобы ты шла с ним в этот рейд. Слишком опасно. Старый военный завод. Пришлось бы не только работать, но и прикрывать тебя.

– Вы говорили – обычный рейд. Рутина, – сил злиться уже нет. – Знаете, мы сражаемся лучше, когда сражаемся друг за друга.

– Рин, кто вы?

И что прикажете отвечать тому, кто привык отдавать приказы и получать полную информацию? Тому, кто предпочитает не верить всему, что слышит?

– Странный вопрос. Люди, конечно.

– Не дури. Я вижу, насколько вы отличаетесь от остальных. Когда вы здесь только появились, все думали, что вы брат и сестра.

И сейчас думают. Не на Базе, просто люди из числа случайных знакомых. Иногда даже не верят, когда пытаешься убедить в обратном.

– Форма и оружие всех равняют.

Он щурится.

– Сейчас я бы сказал, что вы принадлежите к одному народу.

– Зачем вам это?

– Вы слишком отличаетесь. Я не могу это игнорировать.

– То есть, мы – чужие? – ночь за окном, ненужный разговор, а где-то на операционном столе борется за жизнь мой Дэй. Абсурд.

– Нет, не чужие. Свои. Но – не такие.

– Тогда какая разница? Главное, мы хорошо стреляем.

Стэн понимал, что лезть к человеку в такой момент – бестактность. Но не полезть было нельзя. Однажды он буквально вытащил из петли молодого солдата. Мальчишка долго отпирался, говорил, что это от несчастной любви, но потом признался: затравили сослуживцы. Четверо. Стэн копнул личные дела. Как оказалось, начинающим уголовникам предложили выбор: получить небольшой срок или отправиться в армию. И те решили, что уличные порядки можно протащить в казарму. Обламывать зарвавшихся парней пришлось долго, и далеко не всегда уставными способами. Тогда он впервые осознал, какая ответственность ему досталась. И какая власть. И тогда же очень хорошо понял, как много можно исправить, всего лишь уделив человеку чуть больше внимания.

Стэн постучал в дверь комнаты, где оставили ночевать Рин, и, не дождавшись ответа, вошел. Полоса света на полу – от прожектора за окном. Рин сидела у койки, подтянув колени к подбородку.

– Ты не спишь, – дурацкий вопрос удалось превратить в утверждение.

– Не получается, – она не шевельнулась, даже не повернула головы в его сторону. Голос звучал равнодушно, словно ей требовалось слишком много сил, чтобы поддерживать беседу.

– Если хочешь, я принесу тебе снотворное. Не будешь спать, потеряешь слишком много сил.

– Спасибо, Стэн. Не стоит, попробую без допинга.

– Ты не возражаешь, если я свет включу?

– Включай, – такое чувство, будто с каждым словом из ее голоса уходит жизнь.

Все-таки хорошо, что лампочка здесь тусклая, слишком яркий свет резанул бы глаза.

Теперь девушку можно было нормально разглядеть. Похоже, Рин и правда пыталась уснуть. Куртка и свитер сложены на стуле с пугающей аккуратностью. В минуту отчаяния человек всегда хватается за привычные действия как за соломинку. На тумбочке – несколько заколок и деревянная расческа. Переплетала косу на ночь, но так и не переплела, распущенные волосы льются на плечи. Все-таки до чего длинные – кончики прядей почти касаются вытертого линолеума. Такая хрупкая… Неужели не холодно босым ногам на голом полу? Да и майка слишком тонкая.